туранцев. Эти люди были там раньше. Теперь же их нет. Значит ли это, что
кочевники, в конце концов, повернулась против них, или же беглецы в одиночку
отправились в сторону Готхэна?
Уркманы, для которых было очевидно, что они должны атаковать и ограбить
своих древних врагов, стали проявлять нетерпение.
— У них меньше воинов, чем у нас, — подъехал с предложением Гезун, — и
они беспечно расположились здесь, ничего не подозревая. С момента последнего
вторжения врагов в земли черных иргизов прошло уже много времени. Давай
позовем остальных наших и атакуем их. Ты же обещал нам добычу.
— Женщин с плоскими лицами и овец с жирными курдюками? — скривился
Конан.
— У некоторых из этих женщин есть на что поглядеть, — настаивал уркман.
Мы также можем найти хорошее применение и их овцам. Но эти собаки везут
также на своих повозках и золото, которое они имеют обыкновение продавать
торговцам из Дарфара. Его добывают в горах Эрлика.
Конан вспомнил, что когда-то слышал рассказы о золотых шахтах на горе
Эрлика и видел грубо отлитые слитки, владельцы которых клялись, что
заполучили их от черных иргизов. Но сейчас его не интересовало золото.
— Это сказки, — сказал киммериец, частично веря в это сам. — Добыча, к
которой я поведу вас, существует на самом деле, но разве вы собираетесь
разменять её на досужие выдумки? Вернитесь к остальным и скажите им, чтобы
оставались в укрытии. Скоро вернусь и я.
На одно мгновение воины стали подозрительными, и Конан заметил это.
— Возвращайся тогда ты, Гезун, — сказал он, — и передай другим мое
сообщение. Остальные пойдут со мной.
Это успокоило подозрение остальных пятерых, лишь Гезун дернул себя за
бороду, когда спустился по склону и вскочил на коня. Конан и его спутники также
сели на лошадей и под прикрытием хребта, держась ниже его вершины, поехали
вдоль отрога, поворачивая вместе с ним на юг.
Хребет заканчивался крутым обрывом, словно прорезанным в скале ножом,
но густая растительность не позволяла увидеть их из лагеря, когда отряд
43
пробирался через область между обрывом и следующим хребтом, ведущим к
излучине ручья, на милю ниже от стана орды.
Этот хребет был значительно выше, чем предыдущий, и прежде чем
киммериец с уркманами достигли того места, где он начал опускаться в сторону
реки, Конан взобрался на гребень и снова осмотрел лагерь.
Кочевники, казалось, не подозревали о присутствие врагов, и Конан перевел
взгляд на восток, где позади хребта спрятались в убежище его люди, но не увидел
там их следов. Но варвар заметил что-то другое.
В нескольких милях, за пределами позиции уркманов, где небо касалось
острой, как нож грани хребта, его пересекал широкий проход. Когда северянин
внимательно посмотрел на него, то увидел ряд черных пятен, движущихся через
этот проход. Расстояние было настолько велико, что даже он не мог бы распознать
их, но киммериец знал, кем были эти точки: всадники, и в большом количестве.
Он поспешно отступил к своей пятерке уркманов, и, ничего не сказав,
быстро двинулся с ними вперед, так что вскоре их маленький отряд спустился с
хребта и приблизился к потоку, в месте, где за поворотом тот был уже вне поля
зрения из лагеря. Было очевидно, что это место переправы для путников,
направляющихся в Готхэн, и прошло, не так уж много времени, когда варвар
нашел то, что искал.
В грязи на берегу горного потока виднелись отпечатки подков, а в одном
месте явный след от туранского сапога. Они переправились здесь; дальше их
следы вели на запад через холмистое плато.
Конан снова недоумевал. Он предположил, что возможно существовала
некая конкретная причина, почему именно этот клан так дружелюбно принял
туранцев, и даже подумал, что это Вормонд убедил сопровождать на пути их к
Готхэну. Хотя кланы вместе и выступали на битву с захватчиками, между ними
всегда шли непрерывные междоусобные войны, и то, что одно племя приняло
этих людей мирно, не значило, что другие не перережут им горло.
Конан никогда не слышал, чтобы кочевники в этих областях проявляли
дружбу к любому человеку с запада. Несмотря на это туранцы переночевали в
лагере иргизов, и теперь смело направились вглубь страны, как будто уверенные в
хорошем приеме.
Это выглядело как полное безумие.