— А что бы ты сделал? — прямо спросил киммериец.
— Ну, — пират помахал вокруг обрызганной костью, — здесь так много
богатств, что у Тормальда повыпадали бы глаза, а Седрик захлебнулся бы
собственной слюной при виде их. Давай сделаем так — ночью мы тихо встанем и
подожжем дворец, а затем каждый возьмет столько добычи, сколько сможет
унести. Мы пробьем себе путь к кораблю, который никто не сторожит, а затем
рванем на запад в море! Когда мои люди увидят, что мы с собой привезли, за нами
поплывет сюда уже сотня драккаров! Мы разграбим Зандрагор, как Сенсерик
грабил Туран, и топором выстроим здесь свое собственное королевство!
— Я согласен, что это привлекло бы ваших морских волков из Ванахейма, —
мрачно сказал Конан. — Но это план настолько сумасшедший, что даже глупец не
станет пробовать его. Даже если я закрою глаза на предательство нашего хозяина,
то мы не пройдем и полпути к кораблю. Пятьдесят человек должны будут
пробиться через пятьдесят тысяч? Забудь об этом.
— Ну и что? — прорычал Ательдред. — Клянусь Имиром, кажется, что наша
ситуация изменилась! На корабле ты был нашим пленником, и теперь мы зависим
от тебя! Мы враги от рождения, откуда я знаю, что ты поступишь с нами честно?
Как я могу знать, о чем ты там сговорился с царем Зандрагора? Может быть, о
том, как перерезать нам глотки?
— Нет, и, не зная об этом наверняка, ты должен поверить мне на слово, —
тихо произнес Конан. — Я не испытываю никакой ненависти к вам, хотя наши
народы являются врагами, кроме того я знаю, что ты смелый человек. Но в этой
ситуации было бы лучше, если мы будем действовать вместе. Без меня у вас не
будет переводчика, и я без тебя я не буду иметь силы оружия, с помощью которого
я могу требовать уважения. Константинус предложил нам службу в его дворцовой
охране. Я доверяю ему не больше, чем ты мне. Он предаст нас сразу, как только
это будет ему на руку. Но на этот раз, принятие его предложения пойдет нам на
пользу. Насколько я понимаю людей — жадность не является одним из его
недостатков. Мы хорошо заживем с его дарами. На данный момент ему нужны
наши мечи. После того, как все это закончится, и мы сможем заполучить корабль.
Но я хочу, чтобы ты понял одну вещь, Ательдред. Данная услуга, которую сейчас я
вам всем оказываю, это мой выкуп. Я больше не заключенный, и если я вернусь на
палубу вашего корабля, то, как свободный человек, которого ты доставишь к
указанному берегу бесплатно.
— Я клянусь в этом на моем мече, — пообещал Ательдред и Конан,
обрадованный, кивнул. Он знал, что этот мрачный ванир никогда не нарушит
данного слова.
— Эта страна полна безграничных возможностей, — сказал киммериец. —
Здесь смелое сердце и острый меч могут достичь столько же, сколько и на Западе,
но награда тут больше, хотя и не столь долговечна. Так что теперь мне нужно
убедиться, доверяет ли мне Константинус полностью. Мы имеем какое-то
значение для него, но мы должны будем его покинуть, и чем скорее, тем лучше.
Возможность представилась раньше, чем ожидалось. В последующие дни,
Конан и его спутники, обитавшие в лабиринте великолепного города, были
8
поражены большим контрастом: кичливое богатство знати и ужасающее
убожество бедных. Человек же, который сидел на престоле был не последней
загадкой. Конан снова сидел в золотой палате и пил вино с раджей
Константинусом, а огромный немой негр прислуживал им. Киммериец, при этом,
смотрел с удивлением на раджу. Константинус пил много и безрассудно. Он был
пьян, а его странные глаза, были даже темнее и мутнее, чем обычно.
— Ты мой собеседник, а также защитник, Конан, — сказал он с легкой
икотой. — С тобой я могу быть самим собой, или, по крайней мере, тем, кого я
считаю собою истинным. Я доверяю тебе, потому что вы несешь с собой чистую,
прямую силу западных морей. Мне не нужно быть постоянно бдительными.
Конан, я говорю тебе — управление государством, это не то, что ты делаешь для
собственного удовольствия или счастья. Если бы мне пришлось прожить свою
жизнь снова, я предпочел бы вновь стать тем, кем я имел обыкновение быть:
тонким, загорелым юношей, ныряющим в заливе Зандрага за жемчугом, который я
позже бросал бы темнооким косальским девочкам. Но этот пурпур — мое
проклятие и неотъемлемое право, также, впрочем, как и твое. Я стал раджей не