— Таши делек, старый друг, — сказал он, встав перед проводником. — Ты, вероятно, устал после долгого пути. — Потом он повернулся к Бабу, который стоял, устремив взгляд на монаха. — Добро пожаловать, дитя. Настоятель просил сразу же привести тебя к нему.
Монах протянул руку, взял ладошку Бабу и повел было его с собой, но мальчик отпрыгнул и вцепился в ногу проводника. Тот присел, и его лицо оказалось вровень с лицом мальчика.
— Ты должен идти с Дорже. Теперь он будет тебя защищать. Я больше не могу оставаться с тобой. Мне надо вернуться в деревню и привести твоего друга.
— Но кто они? — спросил Бабу дрожащим от испуга голосом.
— Они… друзья, — сказал проводник, отцепляя от себя мальчика и легонько подталкивая его. — Иди с ними.
Монах перед ними коротко поклонился и, развернувшись, собрался было увести мальчика в одну из арок, но его старший собрат вытянул руку и остановил их.
— Мальчик еще не достиг нужного возраста, — прошипел он.
— Я знаю.
— А инициация? — продолжал старший, еще больше понижая голос. — До совета он должен пройти инициацию.
— Не в данном случае, Рега. Это воля настоятеля.
Бабу поднял глаза на старого монаха, стоявшего у них на пути. Лицо мальчика посерьезнело, когда он вгляделся в странные, молочного цвета радужки, которые, казалось, смотрели на него из поврежденных глазниц. Потом он улыбнулся невинной детской улыбкой, протянул руку и коснулся синих одеяний монаха.
— Не расстраивайся, отец. Я не останусь здесь надолго.
ГЛАВА 20
23 мая 2005 года
Караван из трех яков и четырех человек медленно брел по сухим тибетским холмам. Темп задавали животные, двигавшиеся неспешно вне зависимости от того, шла тропа вверх или вниз. Они следовали вдоль неторопливо несущей свои бурые воды реки, на берегах которой время от времени встречались пятна зеленой растительности и худосочные, обдуваемые ветром деревца. Они давали защиту от жаркого полуденного солнца, но вскоре тропа, петляя, удалилась от берега в сторону открытого плато вдали.
Только теперь Билл и Лука впервые по-настоящему увидели на юге Гималаи. Снежные вершины пробивались сквозь низкую гряду облаков, словно неровный ряд клыков. Даже издалека они казались громадными и неприступными.
Замыкали караван два тибетца, погонщики яков, Джигме и Соа. На них были толстые куртки из козьего меха и войлочные сапоги, которые столько раз чинились, что исходный материал почти целиком исчез под заплатами. Они вели между собой неумолкающий разговор, время от времени покрикивали на яков или, если животные на шаг-другой отклонялись от тропы, кидали камушки в их мохнатые бока.
Каждый день они отправлялись в путь еще до рассвета и останавливались лишь изредка, когда тропа разветвлялась. Яки замирали, звякнув колокольчиками, в ожидании дальнейших приказов, Билл и Лука тем временем выпивали немного йодированной воды, радуясь передышке. Шедшие сзади Джигме и Соа почти не пили и не отдыхали, словно не замечая солнца и жары.
Поначалу, когда они только сошли с дороги у Тингкье, каждые несколько часов на их пути попадалась новая деревня. Там бурлила и пульсировала жизнь, на выбеленных стенах домов горели яркими красками вычурные подоконники. На плоских крышах женщины увязывали солому, а мужчины работали на террасах полей. Над деревнями поднимались облака пыли, а солома в лучах солнца светилась золотом.
Но чем дальше, тем реже встречались деревни, тем меньше они становились. Дома превращались в лачуги со стенами из гнилых досок и кровлей из небрежно набросанной соломы. В каждом доме готовили еду — дымок пробивался через отверстия в стенах и устремлялся в безоблачное небо. Небольшие деревеньки казались почти заброшенными, если не считать нескольких детей да встречающейся время от времени сонной собаки, поглядывающей на путников из тени. Иногда они даже проходили никем не замеченные. До перемены сезона оставались считаные дни, и все, кто мог работать, были в поле.
После трех дней пути по нахоженной тропе они наконец вышли на вершину горного уступа. Лука забрался на большой камень и принялся фотографировать своей видавшей виды камерой. Он знал, что Билл ни разу не брал камеру в их совместные экспедиции, а когда Лука спросил почему, друг постучал себя по виску и сказал, что предпочитает хранить все там, а не полагаться на стопку глянцевой бумаги, выцветающей с годами. Лука удивленно вскинул брови, услышав столь старомодное рассуждение, но им ничего не оставалось, как только признать различия во взглядах.