– По моим, десять минут восьмого, – сказал Робин и добавил: – А в какой стороне кабаны?
– Да там. – Егерь неопределённо махнул рукой. – Мысок тут удобный, некуда им деваться. А ты крут, мы тут с автоматами видали, с арбалетами, но лук в первый раз. Не боишься-то?
– Не моя идея, – Робин кивнул в сторону Серёги. – На спор с этим приятелем как-то сбил дикую утку влёт, он и загорелся идеей затащить меня на настоящую охоту.
– Ну, смотри, кабаны тут не очень, но тоже немалые. Поставим тебя с краю, вряд ли они там пойдут. Но если что, замри в камышах колодой, не должны заметить.
– А как их лучше бить? В голову или куда ещё?
– Ну, ты горяч! Да их башку не каждая пуля пробьёт, а раненый секач страшнее Терминатора. Лучше постой спокойно, вряд ли ты их вообще увидишь, мы тут не первый раз, по краю они не уходят.
Робин молча протянул егерю свой лук:
– Попробуй натянуть.
Тот с интересом принял незнакомое оружие, покрутил в руках, взялся за тетиву, потянул.
– Мать мою из-за угла коромыслом! Да он как каменный! Как его вообще можно натянуть?
– Дай-ка сюда.
Робин легко подцепил тетиву и, хрустнув суставами, одним плавным движением взвёл своё оружие.
Егерь одобрительно крякнул:
– Ну ты и силён, с виду и не скажешь. А что это за ерундовина у тебя на пальце? В носу такой не поковыряешь.
– Это специальное приспособление, тетиву цеплять. Она тонкая, очень прочная, при такой нагрузке пальцы как нож отрежет. Рукавица на левой руке тоже специальная, чтобы при стрельбе рука не пострадала.
– Хитро-то как! А вот скажи-ка, доску-сороковку твой лук пробьёт али нет?
– Хорошей стрелой он за пятьдесят метров приличный стальной лист пробьёт, а сороковка ему как бумага. У нормального лука энергия выстрела выше, чем у большинства пистолетов. То же касается точности и дистанции стрельбы. Только скорость пули намного выше, чем у стрелы. Если тебе поставить двухсотлитровую бочку, из своего дробовика за сколько метров ты в неё попадёшь?
– Ну, ежели доброй пулей да с верхнего ствола, то метров на двести.
– Очень сомневаюсь. Я на такой дистанции всажу в неё весь колчан. Гарантирую.
Егерь покосился на лук уважительно. Из своих сорока восьми лет, сорок три он провёл в лесу и видел много разных охотников. Но этот парень был самым необычным. Удивляло не его оружие, и даже не железная трезвость. От него веяло странно спокойной, несокрушимой силой, вид у него был такой, что сразу становилось ясно – мир вертится вокруг него, подстраиваясь под этого человека. Егерь не знал, что такое харизма, но интуитивно понимал, что этот парень обладает тем, чего у самого егеря никогда не будет. Спорить с ним совершенно не хотелось, да и действительно, на двести метров попасть из гладкостволки – немалая удача, чем ты не стреляй.
– А зовут-то тебя, как? – поинтересовался егерь.
– Робин.
– Я серьёзно спрашиваю.
– Я тоже. Показать документы?
– Да не надо уж, верю. А меня тут все Петровичем кличут.
– Будем знакомы. А что, правда кабаны по моему краю никогда не ходят?
– Да кто этих гадов полосатых знает. С них станется, могут и пойти, если рыло не туда завернут. Хочешь, в другое какое-нибудь место поставлю?
– Да ладно, сойдёт, не надо ничего менять. Долго мы ещё стоять здесь будем?
– Ужо скоро. Вон, Пашка чапает, морда аж светится. На месте зверь, счас тронемся, потихоньку.
Петрович развернулся навстречу Пашке, на ходу представив, что кабаны действительно пойдут по краю болота. Оглянувшись на лениво-спокойную фигуру Робина, он пожалел зверей. В следующий миг сверкнула столь яркая вспышка, что мир превратился в собственный негатив. Егерь с криком прикрыл лицо рукой, но беспощадный свет продолжал терзать глаза, а в ушах взвыло страшным, мерзко лязгающим свистом. Достигнув самой высокой ноты, звук стих, следом наступила тьма.
ГЛАВА 2
Очнувшись, Робин сразу понял, что лежит не в кровати. Столь горбатых лежанок не бывает, да и постельного белья не было. Открыв глаза, он внимательно оценил своё расположение в пространстве. Кроватью здесь и не пахло. Тело его расслабленно свешивалось через чудовищно толстый ствол поваленного дерева, руки неудобно придавлены туловищем. Борясь с колющей дрожью, сотрясающей все конечности и шею, Робин с трудом подтянул ноги к груди, их тут же скрутило в столь жестокой судороге, что он не сдержал стон. Закусив губу, переждал приступ, медленно, стараясь не делать резких движений, приподнялся, сел. Оценил окружающую обстановку и, не сдержавшись, выдал универсальную фразу, подходящую к большинству нестандартных жизненных ситуаций: