Готье только кивнул в ответ.
– Ну, тогда возьми один с собой. Спускаться лучше через трещины в куполах. Внутри этих ползунов все-таки не очень много.
Пьер, казалось, его не слышал:
– Я хочу узнать, как она погибла.
Томсон застегнул на нем пояс, сунул в руки огнемет, на плечо повесил «Иглу».
– Далеко от трещин не отходи. Лучше проделать новое отверстие. Теперь уже все равно, – напутствовал он друга, опуская его на тросе из открытой кабины винтолета.
**************
Готье стоял на круглой площадке второго яруса, на которую выходили двери личных комнат. Их было двенадцать. Но только в четырех из них совсем недавно жили люди.
Он сразу же, почти бегом, направился к комнате Евы. Рывком открыл дверь, и тотчас же что-то темное бросилось на него. Над головой раздалось короткое шипение, и это «что-то» шлепнулось к его ногам, слабо извиваясь, вздрагивая и издавая зловоние. Томсон успел выстрелить вовремя.
Самым правильным сейчас было бы полоснуть по комнате из огнемета и только после этого зайти туда. Но тогда сгорело бы все, что когда-то окружало Еву. Готье, без колебаний, перешагнул через груду слизи и вошел в комнату. Вся мебель была изуродована и перевернута. Он не нашел здесь ни одного целого предмета. Низкий, когда-то мягкий диван был вспорот. Встроенный в стену платяной шкаф вырван и отброшен на пол. Готье перевернул его, осторожно раскрыл створки. Шкаф был пуст. Ночной столик стоял вверх ножками. Под ним Пьер нашел раздавленный аппарат связи. Бесполезная вещь. Он постоял несколько минут, иногда покачиваясь из стороны в сторону. Со стороны могло показаться, что он впал в транс и не может принять никакого решения. Из оцепенения Пьера вырвал характерный звук работающего огнемета: ву-ух. Затем еще раз: ву-ух…
Томсон сидел на полу винтолета, свесив одну ногу наружу, спиной навалившись на косяк дверцы. Он водил из стороны в сторону широким раструбом своего огнемета, иногда нажимая на спусковой крючок.
Сверху ему было хорошо видно, что происходило под изуродованным куполом. Да и беречь этот купол теперь не имело смысла. Он стрелял прямо через прозрачный пластик. «Перевертыши», так их называли на Паломнике, каким-то образом чувствовали появление человека и теперь лезли во все щели жилого помещения. Обычно они настигали жертву в прыжке, хотя у них не было ног. Когда передняя часть перевертыша касалась жертвы, он как бы выворачивался наизнанку, плотно облегая добычу всей своей внутренней поверхностью, и начинал переваривать. Чтобы настичь новую жертву, ему не нужно было выворачиваться. Теперь внутренней поверхностью становилась та, которая только что была внешней.
– Пьер! Не отходи далеко! – крикнул Томсон. – Я задержу их только минут на пять. Больше не смогу. Ты слышишь меня?
Готье молча обходил пустые комнаты, двигаясь механически, точно робот.
– Ты слышишь меня? – снова крикнул Сэмюель в перерыве между выстрелами. Твари уже лезли со всех сторон, а угол обзора оставлял желать лучшего. «Как, черт побери, они нас чувствуют?»
Пьер махнул рукой, что означало: слышу. Он шел, весь превратившись в зрение, боясь упустить из виду любую маломальскую деталь, которая смогла бы пролить свет на произошедшую здесь недавно катастрофу. Саваж нещадно палил его своими лучами, гарь от горящего пластика ела глаза и забивала дыхание, пот крупными каплями стекал на лицо и за шиворот. Но он всего этого не чувствовал.
Вдруг его сердце бешено заколотилось. Одна из комнат была пуста. Совершенно пуста. В стене, которая выходила наружу, рядом с проломом он заметил несколько оплавленных отверстий. Кто-то здесь стрелял из плазменной винтовки. А сам пролом был сделан выстрелом из огнемета.
– Пьер, пора! – крикнул Томсон. – Их слишком много! Цепляйся за пояс!
Готье оглянулся. Да, далеко он забрался. Голос Томсона еле пробивался через шум винтов «Шмеля». Неуклюжие на вид перевертыши приближались стремительными скачками. Он послал струю огня вперед и давил на спусковой крючок до тех пор, пока не кончилась воспламеняющаяся жидкость. Тогда он бросил бесполезный огнемет и, прикрывая глаза ладонью от нестерпимого жара, бросился назад по еще охваченному пламенем коридору. Он рисковал. Если хотя бы малая часть воспламеняющейся жидкости не успела вступить в реакцию с атмосферой Паломника, то попав на ботинки или одежду, превратила бы его в пылающий факел. Но и промедление было равносильно самоубийству.
Слава богу, обошлось! Пробежав метров сто по коридору, Пьер свернул налево и выскочил как раз к тому месту, где зиял пролом в куполе из защитного прозрачного пластика. Еще несколько шагов, и он вцепился в спасительный пояс.