Флоренс прижала ладонь к губам, чтобы не ахнуть от смущения.
Эдвард ощутил такой спазм между ног, что вынужден был задержать дыхание, боясь, что его могут услышать. То, как француженка касалась Флоренс, и то, как вздрагивала девушка в ответ на эти прикосновения, будило в нем незнакомые желания. Казалось, никогда раньше он не желал женщину так страстно. Если бы Эдвард не знал, что в доме полно людей и в любой момент его могут увидеть, он бы удовлетворил сам себя – до такой степени был возбужден. Вот-вот его мужское естество взорвется от напряжения!
Тем временем портниха застегнула последний крючок на шее Флоренс и оправила воздушные кружева. Затем она повернула девушку лицом к зеркалу, висевшему, судя по всему, на той стене, за которой прятался граф.
– Ну что, мадемуазель? Как вы себя в нем чувствуете?
Флоренс провела по складкам шелковой бордовой ткани кончиками пальцев. Она сделала это так осторожно, словно яркая ткань могла обжечь ей ладони.
– Я... мне кажется... – пробормотала девушка, – эта вычурность пугает меня.
Мадам лишь улыбнулась в ответ на это признание. Она сняла с волос мисс Фэрли сползающую заколку и, поправив густую гриву волос, снова закрепила прическу. Казалось, портнихе доставляет невыразимое удовольствие касаться Флоренс. И снова Эдвард ощутил жгучее желание. Желание получить запретное.
– Вы видите, как вы женственны, мадемуазель? Этот наряд подчеркивает вашу красоту. Сожгите свое старое платье, оно недостойно вас!
И правда, в новом одеянии Флоренс выглядела иначе, чем в потрепанных панталонах и сорочке. В ней появилась совсем другая грация и элегантность. Теперь она почти не отличалась от важных красавиц лондонских высших кругов, и лишь растерянное выражение лица выдавало ее провинциальное происхождение.
– Мне кажется, – произнесла она задумчиво, разглядывая свое отражение в зеркале, – что сила женщины не только в ее красоте.
– Разве? – иронически усмехнулась француженка. – Возможно, вы и правы. Но красота – главное оружие современной женщины. Встречают всегда по одежке. Так устроен этот мир, и с этим приходится мириться нам, слабым женщинам. Наше оружие не только в привлекательной внешности, но чаще всего это оружие самое мощное. Особенно когда речь идет о поиске достойного мужа. Что плохого в том, чтобы пользоваться мужскими слабостями?
– Я никогда не желала быть красивой безделушкой, – призналась Флоренс.
– О-ля-ля! Я могла бы посоветовать вам привыкнуть к этой роли, мадемуазель, но в вашей застенчивости есть особый шарм. Возможно, в этом состоит часть вашей привлекательности. Главное, не утратьте способность смущаться, это вам так идет! Чем слабее ощущает себя женщина, тем сильнее желание мужчины защитить ее и предложить руку помощи, – рассмеялась портниха.
Неожиданно Флоренс тоже улыбнулась, а затем легко засмеялась в ответ на эту проповедь. Смех у нее был глубокий и какой-то искренний, словно шел от самого сердца. Даже смеялась она непритворно.
– Пожалуй, мне стоит научиться поменьше краснеть, – пробормотала девушка сквозь смех, заливаясь румянцем. И опять они обе расхохотались.
Эдвард вскочил в экипаж, не дожидаясь, пока его проводят. Он был зол на себя за то, что провел в этом доме так много времени, увлеченно подсматривая за ничего не подозревавшей девушкой. Он злился и на Алистера Моубри, втянувшего его в эту затею. То, что они проделали, было постыдным занятием. Но граф не мог не признать, что слова поверенного оказались правдивыми: Флоренс действительно была такой, какой он ее описывал.
Хуже всего было то, как Эдвард реагировал на нее. Наверняка мистер Моубри мог предположить подобную реакцию! Графу казалось, что все, мимо кого он ураганом пронесся, покидая дом мадам Виктуар, были в курсе того, чем он занимался в задней комнате и что при этом чувствовал, – и служанка, открывшая глазок, и белошвейки, строчившие одежду. Между ног у него по-прежнему горел огонь, и его восставшую плоть могли заметить посторонние.
Теперь он был уверен, что жесты портнихи, оглаживающие бедра и груди Флоренс, предназначались именно для него, следившего из-за стены. Это бесило и раздражало Эдварда. Поэтому его настроение было таким же пасмурным, как небо, вновь затянувшееся тучами. К тому моменту, когда экипаж подкатил к фамильному особняку, снова начал накрапывать дождь. Извозчик нахлестывал лошадь столь усердно, как будто понял, что граф пребывает в недобром расположении духа.
Моубри сидел напротив и молчал. Конечно, он все понял!
– Вы немедленно распорядитесь заделать глазок! – мрачно произнес Эдвард тоном, не терпящим возражений.
Если мистер Моубри и удивился, то виду не подал.
– Вы неверно истолковали его назначение, милорд, – ответил он. – Он вовсе не служит для подобных подглядываний. Глазок был проделан еще до того, как мадам Виктуар приобрела дом. Вы – первый мужчина, воспользовавшийся им с того момента.
Поверенный сказал это спокойно, словно и не удивившись приказному тону графа. Эдвард расправил плечи. Что ж, он не имеет права судить этого человека.
– Кстати, эта мисс Фэрли... – сказал граф после паузы. – Она действительно хороша.
Моубри промолчал. Он догадывался, что еще не время повторять свое предложение, и ждал, пока Эдвард примет решение сам.
– Думаю, ваша затея может сработать, – признал, наконец граф.
И только после этого Алистер Моубри задал вопрос: