– И сколько у вас на счету?
Не нравился мне этот разговор. Он не вел никуда, куда бы мне хотелось. Я знала одного мастера вампиров, который ложь чуял обонянием. Мне было непонятно настроение Жан-Клода, но я не собиралась ему лгать.
– Четырнадцать.
– И вы называете нас убийцами.
Я только смотрела на него, не понимая, что он хочет этим сказать.
По ступеням сошел вампир Бад. Он перевел взгляд с Жан-Клода на меня и занял свое место в дверях, скрестив руки на груди.
– Хорошо отдохнул? – спросил его Жан-Клод.
– Да, хозяин, спасибо.
Мастер вампиров улыбнулся:
– Я тебе уже говорил, Бад, не называй меня хозяином.
– Да, э-э... Жан-Клод.
Вампир засмеялся своим чудесным, почти ощутимым на ощупь смехом.
– Пойдемте внутрь, Анита, там теплее.
На улице было больше двадцати шести. И я не понимала, к чему он клонит. Я вообще не понимала, о чем мы с ним говорили.
Жан-Клод поднялся по ступенькам. Я смотрела ему вслед и стояла у дверей, и входить мне не хотелось. Что-то было подозрительно, а что – я не знала.
– Входите? – спросил Бад.
– Вы же не пойдете внутрь и не попросите Монику и рыжую женщину с ней выйти ко мне?
Он улыбнулся, сверкнув клыками. Признак недавно умершего – они выставляют клыки, где надо и где не надо. Любят пугать.
– Не имею права оставить пост. У меня всего лишь был перерыв.
– Примерно такого ответа я и ждала.
Он снова усмехнулся.
Я вошла в полумрак клуба. Приемщица святынь ждала меня у входа. Я отдала ей крест, она мне – квитанцию. Нельзя сказать, чтобы честный обмен. Жан-Клода видно не было.
Кэтрин стояла на сцене. Она была неподвижна, глаза расширены. На лице ее было то открытое ранимое выражение, которое бывает у спящего, как на лице ребенка. Длинные медные волосы блестели в свете ламп. Глубокий транс я могу узнать с первого взгляда. – Кэтрин! – выдохнула я ее имя и бросилась к ней. Моника сидела за нашим столом и смотрела на меня. И на лице ее была ужасная понимающая улыбка.
Я была уже рядом со сценой, когда за спиной Кэтрин появился вампир. Он не вышел из-за занавеса, он просто, черт бы его драл, появился. Впервые я поняла, как люди должны это воспринимать. Как волшебство.
Вампир смотрел на меня. Волосы у него были – золотой шелк, кожа – слоновая кость, глаза – бездонные озера. Я закрыла глаза и затрясла головой.
Этого не может быть. Таких красивых не бывает.
Голос его после лица показался совершенно ординарным, но это была команда.
– Позовите ее.
Я открыла глаза и увидела, что весь зал смотрит на меня. Посмотрев на пустое лицо Кэтрин, я уже знала, что будет, но попыталась, как невежественный клиент.
– Кэтрин, Кэтрин, ты меня слышишь?
Она не шевельнулась, лишь едва заметно было ее дыхание. Она была жива, но надолго ли? Вампир погрузил ее в глубокий транс. Это значило, что он в любой момент может ее позвать, и она придет. С этого момента ее жизнь принадлежит ему. Как только она ему понадобится. – Кэтрин, прошу тебя!
Я ничего не могла сделать – вред уже был причинен. Проклятие! Нельзя было мне ее здесь оставлять, нельзя!
Вампир коснулся ее плеча. Она заморгала, осмотрелась в удивлении и испуге. Нервно засмеялась:
– Что случилось?
Вампир поднял ее руку к своим губам.
– Вы под моей властью, моя прекрасная дама.
Она снова рассмеялась, не зная, что он говорит чистую правду. Он отвел ее к краю сцены, и два официанта помогли ей сесть в кресло.
– У меня голова кружится, – пожаловалась она.
– Ты была великолепна! – потрепала ее по руке Моника.
– А что я делала?
– Я тебе потом расскажу. Представление еще не кончилось.
Я уже знала, что я в опасности. Вампир на сцене смотрел на меня. Я кожей ощущала вес этого взгляда. Его сила, воля, личность, что бы оно ни было, ломилось в меня. Мурашки ползли по коже рук.
– Я – Обри, – сказал вампир. – Скажите мне свое имя.
У меня сразу пересохло во рту, но имя – это неважно. Он его мог и так знать.
– Анита.
– Анита! Как мило!
У меня подогнулись колени, уронив меня в кресло. Моника смотрела на меня огромными и жадными от предвосхищения глазами.
– Идите сюда, Анита, поднимитесь ко мне на сцену.
Голос у него не был так хорош, как у Жан-Клода. Просто не был – и все тут. В нем не было той текстуры, но разум за ним был таким, какого мне не приходилось ощущать. Он был древним, ужасно древним. И от силы этого разума у меня ныли кости.
– Идите!
Я только трясла головой – и больше ничего не могла. Ни слов, ни настоящих мыслей, но я знала, что не могу подняться из кресла. Если я поднимусь к нему, то подпаду под его власть, как только что Кэтрин. Блузка у меня на спине пропиталась потом.
– Идите же, ну!
Я стояла и не могла вспомнить, как встала. Господи, помоги мне!
– Нет! – Я впилась ногтями в ладонь. Разорвала себе кожу и радовалась боли. Я снова могла дышать.