Я грустно усмехнулся. За искусственной бравадой скрывалась боль потери, одиночество и неуверенность в завтрашнем дне. Моя убеждённость в принятом решении пошатнулась.
Женя
Итак, мой секси дядя, я и адвокат. Застывших в углах на стульях безмолвных помощников я уже не считаю.
Приговор — я, Соболева Евгения Михайловна… и т.д., вступаю в право наследования на ниже расписанных условиях… Дальше полный трындец: моим опекуном назначается Соболев Дмитрий Владимирович, год рождения… на ниже расписанных условиях…
— Вы, что, с дуба рухнули?! - возмущенно перебила я адвоката, — Мне уже восемнадцать! Зачем мне опекун? Тем более, ему только двадцать восемь лет!
— Такое пожелание Вашего отца. Для вашего же блага.
Давится дальнейшим возмущением мне не позволил вновь безразлично зачитываемый текст. Общий смысл сводился к тому, что до двадцати одного года я целиком и полностью завишу от сидящего рядом незнакомого родственника. Даже не близкого. Всё движимое и недвижимое имущество, все счета, короче, полностью всё, до моего, чёрт-чёрт-чёрт, двадцати одного года находится под единоличным контролем моего дяди. Ну какой он дядя? Максимум старший брат, которого вижу впервые в жизни. И он теперь будет иметь право всё решать за меня. Если я конечно не надумаюсь идти работать. Спасибо, отец, удружил! За что так со мной? Мой отец далеко не бедный, а точнее очень небедный человек. Был! Боюсь посмотреть в сторону и увидеть реакцию родственника на столь обалденно открывающиеся для него возможности. Но всё же не выдерживаю и поворачиваюсь с открытым в изумлении ртом, когда слышу невозмутимое:
— В случаи моего отказа, какие ваши дальнейшие действия?
Марина Алексеевна теряется, но довольно быстро берёт себя в руки и улыбается.
— У меня для вас, Дмитрий Владимирович, письмо от Михаила Павловича, — протягивает ему простой белоснежный конверт, тот не спешит его брать, смотрит слегка нахмурив брови — единственный проблеск недовольства, проявившейся на лице, — Михаил Павлович предусматривал ваш отказ. Вам стоит это прочитать.
Всё же берёт и отходи к панорамному окну. Спиной ко всем присутствующим распечатывает письмо и читает.
Я не понимаю, что происходит.
— А мне письмо? — как-то потеряно спрашиваю.
Марина Алексеевна только сочувственно качает головой. Как так? Мой любящий, всегда заботливый отец не написал мне ни строчки. А этому целое письмо. Вон уже минуту читает! Или мне так кажется! Злость смешалась с обидой. В глазах появились слёзы, которые я дёргано стёрла.
Он наконец-то повернулся ко мне и, слегка прищурив глаза, спокойно сказал:
— В ближайшие три года нам придётся научиться сосуществовать, детка, — лишь на интуитивном уровне в его голосе можно было услышать раздражение и внутри у меня всё оборвалось.
2
Дима
Вот уже почти месяц внутри всё кипит от негодования. Долб**ый манипулятор. В тот не самый лучший день я, только выйдя от адвоката, спустил злополучное письмо в унитаз. Перечитывать его я вряд ли захочу.
Не погнушался ничем ради моего согласия. Начал из далека — какой я охренит*льный человек, родственник, брат. Только мне он доверяет, больше никому. И я, такой замечательный, не смогу же бросить бедную сиротку на растерзание его типа друзьям, которые не побрезгуют в первый же год, или даже месяц, пустить её, несчастную, по миру побираться?! Нужно Евгению всему научить, чтобы и она сама всё не спустила по глупости молодого возраста.
Вспомнил, как финансово помог мне открыть адвокатскую контору. Вот только запамятовал, что его вложение мне не понадобились и я буквально сразу ему всё вернул. Но в письме свою помощь описал красиво. Зачитаешься!
Дальше больше: вспомнил, как в детстве его отец спас моего от верной смерти, рискуя собой вытащив из ледяной воды, когда тот провалился под лёд. Читай между строк — спас значит меня ещё до зачатия и на мне теперь висит не отданный кровный долг. Во как закрутил!
Решающим аргументом, и единственным стоящим, стало напоминание о том, что девушка ему не родная и его реальные враги пронюхав об этом действительно могли использовать данный нюанс против несмышлёной девчонки. Деньги то на кону стояли большие.
Напоследок просил исполнить его последнюю волю — его дочь никогда не должна об этом узнать.