Казалось, Моана совершенно не волнуется за исход боя и жизнь своего отца. Она как ни в чем ни бывало сидела во дворе и расписывала тапу растительными красками.
Эмили было известно, что островитяне никогда не стирают одежду. Когда она загрязнялась, ее просто выбрасывали. Потому в каждой хижине всегда лежало несколько рулонов тапы.
Ее изготавливали из тутового дерева. Полосы луба тщательно очищали острыми раковинами или вымачивали, а затем разрезали на полосы, из которых после «склеивали» одежду.
— Думаешь, твой отец победит? — спросила Моану Эмили, с утра не находившая себе места.
— Конечно. У него более сильная мана, — ответила девушка, и белой гостье почудилось, что в ее голосе нет былой сердечности.
— Ты говорила, что мана Атеа очень велика.
— Только не в том случае, если от нее веет безумием!
Эмили с трудом сдерживалась, чтобы не побежать на противоположный конец острова, в бухту Хана-Кау. Почему-то ей казалось, что там должно произойти что-то ужасное.
Она оказалась права: в полдень из-за скалы появились лодки, и вся деревня высыпала на берег.
Лоа стоял на носу переднего судна, держа копье наперевес; мощный торс вождя золотился на солнце. Было ясно, что победа на его стороне.
Подробности Эмили узнала от Моаны.
Воины Атеа имели столько же лодок и были вооружены так же, как воины Лоа, копьями и пращами: очевидно, ружья предназначались только для войны с французами. Моана не приняла это во внимание, тогда как Эмили сочла поведение молодого вождя благородным.
Судна Атеа и Лоа выстроились в одну линию, и с обеих сторон полетели камни. Вскоре внезапный порыв ветра нарушил строй лодок с острова Хива-Оа и погнал их на рифы. Лоа стал преследовать противника, в рядах которого началась паника. Многие лодки Атеа разбились о рифы, он потерял не меньше половины воинов.
Догнав лодку молодого вождя, Лоа ранил его, ловко метнув бамбуковый нож. Атеа свалился в воду, где его подобрали воины с Тахуата, связали и доставили на свой остров.
— Ты его видела? — спросила побледневшая Эмили.
— Мне незачем на него смотреть. Я увижу его во время казни.
— Казни?!
— Да. Совет нашего племени приговорил Атеа к смерти.
— А как же его племя?
— Вождь, попавший в плен, бесполезен для своего народа, потому что теряет ману. Атеа испытал еще больший позор, чем я. Отныне он никто. На Хива-Оа будет править совет племени, пока они не изберут другого арики.
— Когда и как его казнят?
— Завтра. Атеа принесут в жертву богам: жрец перережет ему горло, а потом его тело выбросят в океан.
— Тебе не жаль его? — прошептала Эмили.
— За что мне его жалеть?!
— А где он сейчас?
— Лежит связанный в бамбуковой клетке и ждет своей участи. У него есть время подумать о том, что он совершил.
Эмили бежала вдоль воды, подгоняемая ветром. Он трепал ее шаль, и она с трудом удерживала ткань, бьющуюся, как птичьи крылья. С каждый шагом ноги Девушки проваливались в сыпучий песок, в лицо летела мелкая пыль и соленые брызги.
Она вспоминала, как Атеа шел от лодки к берегу, словно скользя по воде, короткими изящными шагами, плавно покачиваясь, окруженный теплым сиянием солнца. Воскрешала в памяти разговоры, во время которых их души словно сливались воедино, вновь ощущала на губах поцелуй, пробудивший мысли о запретной телесной близости.
Рене сидел на облепленном мокрыми водорослями валуне. Поверхность моря казалась синим ковром, а птичьи стаи над ним — быстро движущимися белыми облаками.
Выслушав дочь, он сказал:
— Не надо вмешиваться. Мы не может ничем помочь.
— Но ты вмешался, испугавшись за жизнь Лоа!
— Ты видела его реакцию. До прибытия «Дидоны» еще целый месяц — не стоит поступать так, чтобы нас тоже принесли в жертву богам. Атеа виновен, потому его накажут.
— Я могу увидеться с ним?
— Зачем?
Они обменялись долгими взглядами, после чего Эмили повернулась и пошла назад. В этот миг она поняла, что не так близка с отцом, как ей казалось. Они прожили бок о бок много лет, но сейчас не были способны испытать общие чувства и общую боль.
Долгое время Эмили думала, что ее мать умерла, пока случайно не узнала, что та уехала на родину, когда дочери не исполнилось и трех лет. Она была англичанкой — в каком-то смысле тоже существом из другого мира.
Девушке пришло в голову, что в попытках залечить душевную рану и забыть сердечную боль отец и выбрал для себя удел вечного странника. Возможно, Рене Марен пытался от чего-то убежать? Однако он все равно всегда возвращался в Париж, где был его невидимый якорь.