Когда внутрь ее нового жилища вошел Атеа, Эмили почудилось, что его фигура окружена золотистым сиянием. В его взгляде появилось какое-то новое выражение. В глазах молодого вождя сияла жизнерадостная душа его народа, и вместе с тем в них была готовность к смерти.
Подойдя к мужу, Эмили положила руки ему на плечи.
— Они идут сюда?
— Да.
— Кто они и сколько их?
— Должно быть, французы. Сколько — пока не знаю.
— Я могу выйти к ним и поговорить с ними. Попрошу их уйти и не нападать на нас.
— Нет, Эмалаи. Я вообще не хочу, чтоб они знали, что в племени есть белая женщина.
— Не уходи, — попросила она.
— Я должен. Я приду, как только смогу. Сейчас мне нужно быть с воинами.
Эмили вдруг подумала о том, что готова броситься со скалы вместе с Атеа, крепко держась за руки, — лишь бы навсегда остаться с ним, с ним вдвоем. Но она знала, что полинезийцы редко убивают себя. Они слишком любили жизнь, чтобы добровольно отказываться от нее.
Глядя на Атеа, она говорила себе, что скорее померкнет солнце в небе, чем страстный блеск в его глазах. Звенящая тишина была наполнена тем, что невозможно выразить словами. Ответное желание огнем понеслось по телу Эмили, и она подумала, что сможет удержать Атеа еще на несколько минут.
Тефана и Киа были неподалеку, но Эмили знала, что они ни за что не войдут в хижину, пока в ней находится вождь.
Они с Атеа сомкнули объятия. Волна лихорадочных эмоций и судорожного наслаждения захлестнула их, накрыв с головой. Они не стали ни раздеваться, ни опускаться на циновку. Их дыхание было частым, а к коже прилила кровь. Это был короткий путь, но они прошли вместе от начала и до конца, и все, что произошло между ними, было необыкновенно естественным, чистым и исцеляющим.
Отстранившись от Эмили, Атеа рассмеялся:
— Ты наступила на мою тень!
— Это плохая примета?
— Нет, просто тень вождя неприкосновенна.
— Почему?
— В тени живет душа.
Эмили удивилась.
— Вот как?
— Да. Тень может скользить по воде, пробегать по ответной стене. Она обладает особым могуществом. Тому, кто осквернил тень вождя, грозит смерть.
— Я согласна умереть, чтобы навсегда остаться рядом с тобой, — серьезно произнесла Эмили.
— Для того чтобы быть рядом со мной, тебе нужно жить. Я люблю тебя, и я никому тебя не отдам.
Она опустила ресницы. Порой любовь это не только счастье, но и тревога, страх, приставленный к горлу меч.
— Иногда мне кажется, что я никогда не стану своей среди людей твоего племени.
— Ты моя, Эмалаи, и этого достаточно.
Потом он ушел, и Эмили знала, что он вернется нескоро. Как бы сильно она не тревожилась, ей было сложно представить, что в цветущей долине могут раздаться выстрелы. Похоже, так казалось не только ей, ибо среди туземцев не замечалось не то что паники, а даже малейших признаков страха. Женщины занимались привычной работой, ни на секунду не умолкая, но они обсуждали не пришествие французов, а повседневные дела. Мужчины стояли в карауле, готовили оружие, осматривали укрепления или, собравшись группами, беседовали, и, кажется, тоже на мирные темы.
«Они живут без книг, без часов, без компаса, — думала Эмили, — они не знают многого, что знаем мы, но они владеют тем, что нам не дано: искусством быть счастливыми каждый миг и никогда не бояться будущего».
— Я хочу говорить с вождем! — крикнул Морис Тайль, приблизившись к холму, на котором стояла крепость.
Прошло немного времени, и на террасе появился Атеа в головном уборе арики и с жезлом в руках. Оружия при нем не было.
— Я тебя слушаю. Зачем ты сюда пришел?
— Я явился с посланием губернатора Брюа, — ответил капитан, помахав бумагой. — Если ты подпишешь соглашение, тебя и твоих людей оставят в покое. Губернатор решит, что будет на Хива-Оа: морской порт, сторожевой пост или что-то еще. Здесь разместится гарнизон.
— Я не могу позволить белым хозяйничать на моем острове. Я не намерен пускать их в свои владения.
— Мы уже пришли.
— Я заставлю вас уйти.
— Хива-Оа — одно из французских поселений в Океании.
— Это мой остров.
— Упрямый дикарь! — пробормотал помощник Тайля.
— Стреляй! — негромко произнес Морис, обращаясь к стоявшему рядом солдату.
Раздался выстрел, но Атеа успел скрыться. Рене, стоявший в тени деревьев, вздрогнул. В глазах Моаны появился лихорадочный блеск.
— Он потомственный властитель своих земель, он сроду никому не подчинялся, — негромко произнес Рене.