— Атеа никогда бы не смог так поступить!
Рене смотрел на дочь с жалостью и сочувствием.
— Неужели ты до сих пор не поняла, кто он такой? Человек, несказанно преувеличивающий значение своего Я. Способный мстить каждому, перед кем ему приходится обуздывать себя. Он никогда не уравняет свои заслуги со своей виной. С одной стороны, он вождь, возомнивший себя равным белым и даже превосходящим их, а с другой — раб обычаев и предрассудков своего племени.
Эмили молчала. И отец, и священник, и капитан обвиняли во всем Атеа, и когда он был силен, и когда он сделался уязвимым. С наделенного многим много и спросится. Возможно, это было справедливо. Только вот чем и за что придется расплачиваться ей? За любовь, за доверчивость, за безрассудство, за пустые мечты?
Через четыре дня Рене и Эмили оказались на Нуку-Хива, а спустя еще неделю поднялись на борт разодетой в белоснежные паруса шхуны «Конкордия», державшей курс к европейским широтам.
Хотя отец ни в чем не упрекал Эмили, ей казалось, что близость и теплота их отношений исчезли. Жизнь на борту судна текла в монотонном ритме, что немного смягчало боль. Рене старался быть деликатным и не мешал дочери пребывать в собственном мире. Он знал: чтобы оправиться от пережитого, ей потребуется немало времени.
Девушка подолгу стояла на корме, глядя в сторону райских островов, хотя они давным-давно скрылись из виду.
С каждым восходом солнце становилось все холоднее, но попутный ветер дул ровно и стойко, паруса выглядели гладкими и натянутыми, и «Конкордия» спокойно бежала по волнам.
Эмили была готова принять неизбежное разумом, но ее сердце разрывалось на части.
Глава одиннадцатая
Путь домой оказался долгим. Эмили довелось повидать беспрестанно грохочущее, плюющееся грязной пеной море, услышать жалобный стон креплений и зловещий скрип мачт, ощутить трепет обшивки под натиском волн. Однако вопреки всему кораблю удавалось освободиться из цепких объятий штормовых вод и продолжить плавание.
Впервые за долгое время увидев, как пылающее, будто пламя кузнечного горна, солнце медленно погружается во мрак городской копоти, Эмили почувствовала гнетущее отчаяние.
В одном из портов Лионского залива, названия которого она не запомнила, да и не старалась запомнить, стоял резкий запах лошадей, сточных канав и корабельной смолы.
Хотя им с отцом предстояло проехать почти через всю Францию, Эмили не тревожилась. Ее не беспокоило будущее, зато воспоминания о прошлом давили на душу, словно тяжелая и холодная надгробная плита.
Рене говорил о том, что дома наверняка холодно, белье отсырело, стены заплесневели и многочисленные фолианты находятся в плохом состоянии, а она думала о том, что не знает, какое сейчас время года, месяц и день недели. Очутившись на другом конце света, Эмили совершенно утратила как ориентацию в пространстве, так и душевное равновесие. Отец переживал о судьбе книг, а она не понимала, как ей жить дальше.
Рене надеялся, что, приехав в Париж, дочь придет в чувство, но она оставалась такой же безучастной. А он любовался голубями, чьи крылья мерцали в лучах неяркого солнца, мельканием дамских нарядов, наслаждался шумом непрерывного людского потока, стуком колес карет по мостовой, выкриками торговцев, продающих еду, по которым он успел соскучиться.
Рене твердо решил, что на время оставит путешествия и засядет за книгу о Полинезии. Эта мысль несказанно воодушевляла бы его, если б он не был встревожен состоянием Эмили.
Дома он немедленно разжег камин. Рене надеялся, что вид рвущихся вверх языков пламени с голубой сердцевиной и шипение жарящихся на решетке бараньих отбивных пробудят в дочери искру хорошего настроения, но все было напрасно.
Эмили прошла в свою комнату и, не раздеваясь, легла на холодное, как саван, покрывало. По сути, ее здесь не было. Она находилась там, где над головой сплошным полотном натянуто синее небо, а под ногами плещется голубой океан. Там, где на многие мили тянется полоса белоснежного песка и колышутся изумрудные заросли. Где днем светит яркое солнце, а ночью кажется, будто звезды можно достать рукой.
Эмили разглядывала свой густой, красивый загар, столь вызывающе выглядевший в Париже. Со временем он поблекнет. Но она не была уверена, что это случится с воспоминаниями.
Она знала: надо постараться внушить себе, что в ее жизни никогда не было ни полинезийского рая, ни жарких тропических ночей, когда по жилам бежала горячая кровь, а мысли застилал страстный туман.