Талмуд — текст и процесс (об этой двойственности ниже) одновременно — вероятно, самое могущественное произведение в человеческой истории. Предназначенный исключительно для внутреннего пользования, он и не пытался завоевывать народы, царства и континенты. Зато его власть над иудейским миром во всей его пестроте стала со временем не только безграничной, но и, в сущности, магической. Талмуд не только управлял евреем, но и формировал его облик. Нынешний еврей — в полном смысле порождение Талмуда, а Талмуд соответственно — зеркало, в которое всем нам, евреям, полезно время от времени заглянуть. Лишь памятуя о талмудической аналогии, я могу расшифровать сегодня загадочные слова Ленина о (Толстом как) «зеркале русской революции», лишь с оглядкой на Талмуд становится понятной нетривиальная коммунистическая амбиция «строительства нового человека». В самом деле — революцию, осуществленную мудрецами Талмуда, именно перекройку пестрейшей человеческой массы, рассеянной по разным странам и говорящей на разных языках, по силовым линиям идеологического текста, да столь основательную, что в дальнейшем эта масса и не припоминала себя иной, не поддавалась ни внешнему, ни внутреннему давлению и, как отборное масло, не смешивалась ни с какой водой, вполне можно было затеять еще раз, в рамках новой передовой теории. Только вот — не получилось.
Между тем в последнее столетие непобедимый Талмуд продемонстрировал еще одну свою превосходную сторону — он продолжает мощно воздействовать на секулярную еврейскую массу, не получившую никакого талмудического образования и утратившую связь с раввинистической традицией. Стоит помнить и о том, что секулярный сионизм считал своей главной политической задачей истребление в израильском народном сознании именно этой традиции, справедливо считавшейся антигосударственнической и галутной — ориентированной на жизнь в рассеянии. Однако довольно быстро выяснилось, что светское сионистское государство, созданное в 1948 году, было антиталмудическим лишь в своем поверхностном «слое», так что с годами талмудическое начало почти целиком подобрало его под себя (кое-кто уже предложил переименовать его в Талмудическую республику Израиль). Более того, вчистую забывшее талмудическую культуру, включая самое главное — древний раввинистический язык, американское еврейство сейчас так быстро ее возрождает, что уже через пару десятилетий большая часть американцев, оставшихся евреями, снова станут талмудистами — правда, большей частью умеренными.
Итак, Талмуд — еврейское зеркало. Только чуть-чуть кривое. Это совсем просто. Чтобы осознать эту простоту, достаточно познакомиться с парой-тройкой талмудических трактатов. Любых трактатов, ибо все они, в сущности, об одном и том же. Годится и разнородная подборка дискуссий, выбранных Яданом, хотя, разумеется, неповторимый «аромат» талмудической невнятицы в ней отсутствует — ибо любой перевод Талмуда, даже переложение на нынешний стандартный иврит, позволяющее опереться на синтаксис оригинала, изрядно разочаровывает. Чем именно — станет ясно чуть позже. В любом случае, при чтении «Запретного Талмуда» немедленно бросаются в глаза и метафизический, все покрывающий догматизм оригинальной талмудической культуры, и ее гиперактивность, и ее неимоверная зацикленность на сексе, и ее мелочность, несомненно, заодно с обратной стороной — чуткостью и вниманием к деталям, и болезненное женоненавистничество, и удивительный замес ксенофобии на беспрерывной экспроприации чужих культур, и пренебрежение фактами, и уверенность в том, что если немного постараться — действительность, будь то бег небесных светил, человеческая биология или земная география, непременно выстроится по талмудической указке.
Несколько столетий тотальной талмудизации — начиная с XVII века почти все евреи мужского пола уже в трехлетнем возрасте начинали проходить талмудическую возгонку, причем самые одаренные из них оставались в талмудической колбе до конца дней, прочие же осваивали какое-либо ремесло, но ни в коем случае не получали иного, неталмудического образования — привели к тому, что талмудические формулы жестко преломились в еврейских сознании и быте, иногда с точностью до наоборот — зато всегда в легко опознаваемых конструкциях.