Теперь она лежит у него на груди, и тонкими руками, на которые уже набежали мускулы, обнимает его и гладит его. Руки чужеземки — с плоскими короткими ноготочками, маленькими ладонями и тонкими пальцами. Чужеземные руки стараются украсить еду, что ест Саргун, и натирают жиром его сандалии, когда он идет на соседнюю улицу на сборище мужчин. И эти руки не хочется заменить другими. Не следовало вообще давать ей прикасаться к себе. Не следовало начинать тайные встречи. Ничего удивительного, когда хозяин берет рабыню, почему же он прячется, как ребенок? — но Саргун не мог ответить на свои собственные многочисленные вопросы.
Годами после поражения в Ташских боях Саргун пытался забыть, что когда-то был воином — настоящим, не тем, что развлекают за монету публику на базаре по средам. Ущемленная гордость осталась жива и мучительно напоминала о себе сто раз на дню. Он был готов терпеть смешки за спиной, сочувствие, даже жалость, не говоря о голоде и нищете. Но он остался один из тех, кто выжил в Таше. Почти все прочие убрались в горы и носу не казали вниз. Были и те, кто радостно бросил воинский образ жизни, забыл слово «арут» и все, что с ним связано, и растворился среди прочих Афсар. Саргун презирал их, предавших заветы и запреты предков. И только теперь, глядя на задремавшую Э-Ви, с горечью понял, что именно непримиримая гордость оставила его в одиночестве.
И его одиночество с ним делила лишь рабыня.
Возможно, и она была одинока, рассуждал Саргун, не спеша будить девушку и прогонять на положенное место. Одна в чужой стране, среди чужого народа, непонятного и очень может быть, неприятного ей. Он честно пытался представить себя на ее месте, но понимал лишь, что не стал бы так жить и существовать — должна была быть особая надежда или что-то, ему недоступное, чтобы можно было остаться в живых, будучи рабом. Что-то сильнее, чем его собственный арут. Раньше казалось, сильнее не может быть ничего, а оставшиеся в живых рабы просто не имеют представлений о чести, а потому подобны животным. Однако у этой рабыни оно точно было, хотя и свое, отличное от законов Афсар.
Ненавидят ли рабы хозяев? Саргун покосился на светловолосую макушку на своем плече. Может быть, он не понимает ее коварства? Многие говорили ему, что за пределами края «честь» подразумевает совсем другое, чем привыкли Афсар. Возможно, размышлял Саргун, не шевелясь, она все-таки колдунья? И то странное щемящее чувство, из-за которого он вновь и вновь покоряется страсти и похоти, ее рук дело?
«Мне стало недостаточно того, что есть, — честно признавался Ба Саргун перед собой, — теперь хочется, чтобы она тоже хотела». Это было удивительно. Женщины Афсар были исключительно простым — с точки зрения воина — народом. Им следовало приносить деньги и украшения, и вкусную женскую еду — сладости и фрукты. Тогда они позволяли делать с собой детей и удовлетворять желания и не противились. Были и капризные особы — Саргун знал их методы; если муж плохо зарабатывал или был жаден, женщина начинала болеть, отсиживаться по соседкам, мазать себя между ног соком едкого растения, произрастающего на окраинах селений.
Он подозрительно покосился на рабыню и приподнялся. А что, если она и в самом деле околдовала его похожим способом? Медленно он протянул руку к ее бедрам, осторожно провел ладонью по внутренней стороне. Нет, ничего, кроме остатков зеленой краски. Похоже, что ничего.
Он задержал руку, удивляясь гладкости и нежности кожи сулки. Э-Ви потянулась и вздохнула. Саргун провел рукой по ее стройной ножке еще раз, и она в ответ сжала его ладонь между бедрами.
Сердце охотника глухо стукнуло. Девушка открыла глаза и потянулась к нему, томно улыбаясь, и для верности придерживая его руку теперь не только ногами, но и двумя пальчиками.
— Еще, — услышал Саргун сладкий шепот в ухо, и задохнулся от нахлынувшего желания.
Через несколько дней, двигаясь в сторону поселения Прам, Ба Саргун намерен был твердо узнать как можно больше о западном народе. Но встречавшиеся ему по пути сородичи не могли сказать о перспективах. Никто не знал ровным счетом ничего. Слышали мельком, что армия стоит на западе и готовится к набегам, но подробности были неизвестны.
Ба Саргун не сдавался. Слишком часто стал вспоминать битву за Таш. Не мог не вспоминать, как воины Афсар проиграли, и он был среди них. Сколько друзей и родственников погибло в том сражении! И захватчиков не было больше, численное превосходство не давало преимущества. Что же давало тогда?
Может быть, оружие? Но и у Афсар были длинные луки и крепкие клинки. Может, лошади? Но Пустоши — не лучшее место для всадников, лошади здесь долго не живут, и рано или поздно наездник станет пехотой. Размышляя над организацией чужаков, Саргун пришел к выводу, что главное отличие было в организации боя. Афсар не подчинялись никому, в том числе, никому, кроме самих себя и арут своего клана. А арут не мог никак повлиять на ход сражения. У чужаков же были военачальники, командиры, и все они договаривались между собой.
Интересно, что они делали, когда не были друг с другом согласны?
Афсар в таких случаях собирали советы. В Старом Праме как раз начинался один из них. Ба Саргун, радуясь возможности снова побыть собой хотя бы недолго, зашел под навес, и приветствовал круг.
— Ба Саргун, приветствую тебя, — Бир Дас радостно улыбался, — ты хорошо выглядишь.
— Зато ты остался прежним, — улыбнулся в ответ Саргун, и обнял старого друга.
— Женился?
— Нет. Дорого, — лаконично ответил афс, и Бир Дас пожал плечами.
— Перебирайся к нам. У нас женщины подешевели…, а оливки подорожали.
Остальные воины тоже все были знакомы Саргуну, со многими он когда-то сражался плечом к плечу в Таше, а потом — против обидчиков племени Мро. Правда, добавилась и пара-тройка молодых афсов. До обидного мало. Семнадцатилетние юнцы. Все еще наивные, полные юношеского задора. Уже знакомые с понятием «арут», но еще ни разу не столкнувшиеся с тем, как способно это понятие их ограничить в повседневности.
Старшие уже знали это хорошо.
— Ты был на западе. Что там?
— Я надеялся узнать у вас, — развел Саргун руками, хмурясь, — все, что я успел узнать — из-за реки снова пришла армия.
— Просто так они никогда не появляются. Будут набеги, — высказался старик Син, — что будем делать?
Афсы пожимали плечами, жевали табак, молча сплевывали красные листья в сторону. Ба Саргун отметил, что выражения лиц у его приятелей были самые будничные. Как будто не они видели разоренный Таш! Хотел бы он предложить что-то друзьям, но и у него не было решений и предположений. Что он знал о захватчиках, кроме того, что их катастрофически много, и они приходят снова и снова?
Растерянно оглянувшись, Саргун ощутил себя как никогда слабым и беспомощным. Хотел открыть рот и сказать о разведке, о том, что нужно начать, наконец, открытый диалог с приезжими остроухими, когда Бир Дас, повернувшись к нему, вдруг молвил со своей привычной мягкой улыбкой:
— Я слышал от родственников, что ты завел себе рабыню из их племени!
Это был удар со спины. Саргун сжал зубы.
— Да, — не своим голосом ответил он: врать был арут. Афсы тут же заулыбались.