Афсар в своей полупустыне обитали, как в раю, бедном, но безмятежном. Самое страшное, что они видели, приносил им суховей. Страх перед малярией был куда реальнее страха перед захватчиками.
И еще Э-Ви не могла не думать, что армия, о которой доносили слухи, состоит из ее сородичей и единоверцев. Это был самый кратчайший путь из рабства.
Дни тянулись медленно. Часы наползали один на другой, а Эвента думала и думала. С одной стороны, возвращаться ей было некуда. Дома ее вряд ли ждало что-то большее, чем у хозяина Ба. С другой стороны, она могла бы отправиться через Черноземье с войсками. Скорее всего, это означало бы превращение в полковую девушку. При мысли об этом сулка бледнела. Она имела представление о судьбе тех, кто сопровождал войска, не владея воинским званием и не найдя одного господина.
Но если войска придут в Тарпу, выбора у нее не останется. Жить среди афсов Эвента категорически не желала.
Особенно, если Ба Саргун уйдет воевать, ведь это значило, что он не вернется. Совершенно точно, не вернется. Воины Афсар не сдавались в плен и сражались до смерти. А Саргун видел смерть лицом к лицу. Это Э-Ви знала по количеству шрамов на его теле.
При свете дня она могла внимательно их рассмотреть, пока мужчина отходил от приступа лихорадки. Невольно взгляд ее падал на свежие рубцы от кнута соседа Ду — и тогда она морщилась. Вспоминала и свои — от хозяйских ударов.
Какая странная двойственность! «Если бы я была чуть благороднее, чуть смелее, — рассуждала Эвента, — я бы могла выбрать между местью и прощением, не надеясь на то, что война решит все за меня».
В один из дней Э-Ви, размешивая мазь, почувствовала на себе пристальный, тяжелый взгляд. Обернувшись, она увидела старуху, бесшумно появившуюся и теперь наблюдавшую за рабыней.
Непонятно, почему, но сердце девушки похолодело. Старуха не любила ее, но этого взгляда на себе сулка никогда не ощущала. Пронизывающий насквозь, оценивающий, холодный — в нем не было ни привычного безобидного презрения, ни равнодушного внимания.
Добившись, очевидно, желаемого результата, бабуля Гун убрала руку от камышовой занавеси и ушла в свой угол.
Через три дня Ба Саргун выздоровел окончательно и почти сразу снова покинул дом, отправившись на заработки на запад — снова. На этот раз он намеревался дойти едва ли не до Междуречья. Эвента сомневалась, что ему это удастся, однако ничего не сказала.
Да и он не ждал напутственных речей — подхватил лук и стрелы, попрощался с порогом дома и был таков.
Э-Ви и бабуля Гун остались одни на неопределенный срок.
…
Снова убогое хозяйство дома Ба навалилось на плечи Эвенты и угрожало раздавить. Небольшие перемены к лучшему в виде стайки пестрых цесарок и новорожденных трех козлят лишь добавляли суеты. Бабушка же, посчитав свою миссию старшей хозяйки выполненной, вовсе самоустранилась от всего, кроме ублажения духов и общения с соседями.
За последнее Эвента была ей особенно благодарна. Она так и не смогла привыкнуть к бесцеремонности женщин Афсар. Рабыню они не считали за существо, обладающее стеснением или личным пространством. Выпытывали у нее все: что ест ее хозяин, что пьет, как спит, спит ли с ней, и довольна ли она едой. О еде афсийки могли говорить бесконечно.
Э-Ви не могла понять, в чем причина этого. Полчаса, никак не меньше, еще совсем молодая жена соседа Ду рассказывала ей о том, что приготовила на завтрак. Нудным, скучным монотонным голосом, почти без выражения, перечисляла продукты, их стоимость и место покупки. За беседу с ней Э-Ви могла задремать раза три, но приходилось делать это, стоя под палящим солнцем с открытыми глазами.
Была соседка Ми, толстая пригожая женщина средних лет, вечно спешащая, говорящая с такой скоростью, что даже ее сородичи половины слов не могли успеть понять. Встретив Эвенту, она, даже не здороваясь, начинала свой разговор словно с середины:
— …дрова и очаг. А ведь дрова нынче по монете. Наняла молодого Ду, чтобы переносил хворост, да он загулял в самхитском тупичке — где теперь искать работника? На базаре хороша вяленая козлятина. Ох, туча. Что-то кости ломит, должно быть, к граду…
Со временем Эвента научилась вежливо избегать общества соседок и предоставила разбираться с ними бабуле Гун. Одиночество уже не так угнетало ее. Общество коз, птицы и корзин, которые получались все лучше и лучше, казалось предпочтительнее злобных женщин Афсар, чьи сплетни слушать было невыносимо.
Вот и сейчас под каштаном собралась целая толпа афсиек. Совместно они пытались решить, правда ли порча поразила одну супружескую пару с улицы, и каковы последствия. Пока что за признаки порчи посчитали гибель трех десятков кур, обрушение виноградника и сломанную ногу свекра. Сай Марут, одна из главных сплетниц тупичка, важно сообщила, что причина порчи — отсутствие детей в семье и тут же прошлась по возможностям мужского достоинства молодого хозяина семьи.
Оппонентом ей выступила бабуля Гун.
— О достопочтенная Сай Марут! — ядовито заговорила старуха, и Эвента вытянулась, жалея, что не может разглядеть эту сцену, — разве у очага твоей невестки звучит детский смех, что ты учишь других?
Сплетница фыркнула. Все соседи знали, что невестка Сай Марут уже пять лет не может родить мужу ни одного ребенка; хуже того было то, что мягкотелый Сай Марут не воспользовался для этих целей рабыней жены, как позволял обычай.
— Бабуля Гун, ты несправедлива, — раздался приторно слащавый голосок с другой стороны каштана; это говорила молодая женщина, — а разве у твоего очага есть хозяйка, кроме тебя самой? Разве не хорошо было бы, чтобы какая-нибудь достойная свободная женщина заботилась о хозяине Ба и тебе? Рабыня есть рабыня. Доверить ей можно многое, но всего не доверишь. Многие из них необучаемы.
Э-Ви заскрипела зубами. В душе ее всколыхнулась слепая ярость. Она знала, кому принадлежит этот словно детский голосок. Форса Муи, конечно. Средняя дочь дядюшки Муи. Широкобёдрая, красивая афсийка с курчавыми красными волосами, предел желаний всех мужчин в тупичке Ба. Не исключено, что и Саргун заглядывался на нее до сих пор — ведь он пытался посвататься и к ней, и лишь нехватка денег не дала ему сделать это.
Но старушку Гун нелегко было пронять. Она мигом сменила тон на снисходительный и обратилась к Форсе.
— Когда ты говоришь о рабынях из нашего низкого Люда или Розового Народа — я согласна с тобой. Это глупые простушки, рожденные в загонах для скота. Их еда скверна для нас, — она подчеркнула слово «нас», напоминая об особом происхождении своей семьи, — когда мой внук сказал, что приобрел себе женщину, я сказала себе: скверна не войдет в мой дом. Но она из другого народа, рожденная свободной, чистого происхождения. Она ценит порог дома и чтит обычаи. Это другое дело.
— Если она бесплодна, что в том радости? — пробурчала еще какая-то женщина. Старушка Гун смолчала.
— Ой, глядите! — вдруг воскликнул кто-то, — едет дядя Ми? Или его сын? Куда он, интересно — разве базар открыт?
Разговор зашел на насущную тему — передвижения членов семейства Ми, и, выждав положенное время, бабуля незаметно удалилась.