— Сестра, воевать тут не с кем… будет резня. Может, Бог будет милостив, и мы спасем души некоторых из язычников до того, как…
Когтистая рука бабули впилась в запястье Э-Ви.
— Сбежала? — заклекотала афсийка, — пошла торговать собой? Решила опорочить порог дома Ба? Чужие мужчины, арут!
Поймав на себе сочувственные взгляды кельхитов-проповедников, Эвента покорно позволила отволочь себя домой.
Она не слышала речей старухи, не видела ничего вокруг. Все, о чем думала, была армия воевод Элдойра, снова появившаяся в Черноземье. Когда-то ее семья бежала прочь от налогов на эту самую армию, но сейчас Эвента готова была заплатить любую цену. Только бы вернуться к своим.
Дома старуха Гун недолго возмущалась непотребным поведением рабыни и вскоре отошла, радуясь удачному базарному дню. Раздав корм животным, Э-Ви, все еще под впечатлением беседы с кельхитами, принялась подметать двор.
— Не мети от себя, — приказала бабуля, отбирая веник у Эвенты, — мети к себе.
Она уселась на топчан под орехом и довольно потерла ноги, затем принялась чистить овощи.
— Когда духи ночью выходят и ходят по земле, — заговорила тем временем старуха, и голос ее монотонно звенел в полуденном зное, — они ищут грязные места и скверные дома. Там, где грязно, где плохо мыто, где ругают и проклинают, они находят себе пищу. Там, где женщины обманывают мужей, а мужья приносят домой грязные деньги — злые духи.
Ястребиный взор старухи Гун был устремлен куда-то вне времени и пространства. Эвента слушала — и вспоминала Пустоши между Таворой и Тарпой. Разве злые духи могут остановить армию! За сколько пройдут всадники через Междуречье? Дойдут ли?
— Отогнать злых духов можно, если рано вставать, — продолжила бабушка, — если не держать скверны в домах и не оскорблять огонь, воду и землю, не ругать ветер и не носить в себе грех. Добрых духов можно привлечь, если в доме звучит детский смех, — голос ее погрустнел, — если женщины дома встают и, украсив себя, идут за водой до того, как проснутся мужья и сыновья.
Она вздохнула. Теперь ее сиреневые глаза смотрели в то время, когда она жила в большом доме — время молодости и зрелости; время, когда она сама, вставая, украшалась и шла за водой. Эвента словно видела это собственными глазами. Впервые она испытала к старушке сочувствие. Не то, которое ей положено было испытывать — как к любому пожилому члену общества. Перед ней была старая женщина, много испытавшая, прежде чем оказаться в тупичке Ба селения Тарпа. А впереди предстояло гораздо большее испытание, о котором Эвента хотела бы, но не могла поведать.
Кашлянув, бабушка Гун продолжила своим ровным голосом:
— Спать нужно в ту сторону головой, где солнце скрывается из вида. Там, где горит огонь, нельзя хранить воду. Если у хозяйки есть раб или собака — им нужен отдельный загон; нельзя держать их с чистыми животными…
Ба Саргун вернулся через месяц. О том, что он возвращается, предупредил его дальний родственник по линии Ба. Бабушка Гун была во всеоружии. Вычистив все закоулки двора и дома, она извлекла парадные покрывала и коврики и вызывающе сдвинула обе кушетки в большой комнате вместе, а сверху постелила красное толстое одеяло.
Из своего бездонного сундука она извлекла ворох одежды и заставила Эвенту облачиться в одно из платьев — неудобное и плохо сшитое, но весьма богато украшенное.
Наконец, во дворе раздался знакомый свист — это Ба Саргун приветствовал ручных попугаев у соседей — и широкими шагами мужчина вошел в свой дом, ожидая привычных приветствий. Войдя же в дом и поставив копье у двери, он повернулся к бабуле Гун — и так и застыл, открыв рот.
Бабуля восседала на сундуке с решительным видом, а перед ней — и перед очагом — стояла Эвента в наряде афсарской невесты, и лицо ее было скрыто желтым шелковым платком.
— Ну-ка, приветствуй мужчину, — доброжелательно подсказала бабушка, не двигаясь с места, — подай ему воды.
Э-Ви поспешила исполнить ее указания. Машинально отхлебнув из кружки, Саргун оглядел преобразившееся жилище, вопросительно посмотрел на бабушку — но, кроме воинственного выражения, не разобрал ничего, посмотрел на свою рабыню — но она упорно глядела в пол перед собой, и, наконец, сел у очага, ожидая объяснений или хотя бы обеда.
Бабуля Гун, удовлетворенная первым впечатлением, велела девушке удалиться в комнату, задернула за ней занавеску — теперь это была толстая и сплошная штора из тяжелой ткани — и строго посмотрела на внука.
— Милость духов с тобой, бабушка, — слабо произнес он и кивнул в сторону комнаты, — это что?
— Ты будешь делать ей ребенка, — тоном, не терпящим возражений заявила старуха, — духи Ба признали Э-Ви, и она тоже хозяйка очага.
Саргун вскочил с места, но клюка старухи уперлась ему в грудь.
— Стыд перед всем народом, когда в доме есть женщина и нет детей, — грозно продолжила старуха, — бесплодие поразит посевы и скотину. Никто не даст тебе больше жену. Соседи будут показывать пальцами. Дети будут кидать камни.
Саргун зарычал, обнажая зубы.
— Соседи могут провалиться в зыбучие пески. Что затеяла?
— Я стара, — сказала бабуля Гун, — мое место у очага не должно пустовать, если я заболею или умру. Я научила ее, я буду учить дальше. Она рабыня и взята с чужого берега, но она лучше, чем то, что ты точно так же можешь купить на этом берегу.
— Не хочу я ее, — пробормотал Саргун. Бабуля безрадостно засмеялась.
— Я стара, но не глупа. Когда ты был маленький, ты воровал у меня из-под носа леденцы из сахара. Ты думал, я не вижу. Я видела тогда. Я и сейчас еще не ослепла.
Договорив, старуха повернулась к внуку спиной и величаво удалилась за свою занавеску.
Ба Саргун вошел в свою комнату. Обстановка не сильно изменилась с тех пор, как он уехал, разве что ненавистная вторая кушетка переехала к его собственной, а ящик с домашним скарбом переместился на ее место.
Это было убогое жилище, но это было его жилище.
Интересно, какими глазами смотрит теперь на все вокруг его рабыня? Она сидела молча, как изваяние, на краешке кушетки, сложив руки на коленях. На низком столике перед ней стоял его обед. У Афса заурчало в желудке. Он был страшно голоден.
— Полей мне воды, — буркнул он и тщательно умылся.
Обедал он молча. Еда показалось ему самой вкусной, что он когда-либо пробовал — дорога действительно была непростая.
Раньше он насладился бы трапезой, но сейчас его страшно раздражала ситуация, когда Эвента сидела рядом под свадебным желтым платком и молчала. В принципе, против молчания он ничего не имел, как и против желтого цвета. Но все вместе — бабушкина отповедь, перестановка, свадебный наряд на рабыне — составляли сокрушающую обыденность картину.
Поев, он сыто рыгнул, вытер лицо и хотел уже вытянуться и уснуть, когда вспомнил, зачем украшен дом и везде развешаны амулеты.
— Ложись, — тяжело вздыхая, приказал он Э-Ви и устало принялся раздеваться.
…
Вздремнув пару часов, он обнаружил Э-Ви всё так же возле себя. За занавеской бесшумно, что было для нее нехарактерно, возилась бабуля Гун. За окном играли соседские дети, а тени на полу подсказывали, что близится закат. Потянувшись и пробудившись окончательно, Саргун отметил про себя, что уж сегодня-то он никуда не двинется с места.