Эвента пододвинула столик к краю кровати, и он потянулся за кружкой.
Как же все-таки прекрасно вернуться домой! Выспавшись, он подобрел и был настроен переосмыслить изменения в распорядках дома.
— Хозяин Ба, — подала голос Э-Ви, — бабушка сказала, мне можно обращаться к тебе.
Он нехотя кивнул.
— Ты был на западе?
Снова кивок.
— Ты зол на меня?
Мужчина недоуменно посмотрел на рабыню. Она всё так же смотрела в сторону. Сердце у Ба Саргуна не было каменным, и он сжалился над сулкой.
— Нет, — потом добавил, — если я злой, то сам по себе злой. На соседей злой. На «никогда нет денег» злой. На тебя нет. Сейчас нет. Слишком устал.
Она кивнула, а затем — Ба Саргун дернулся, когда она прикоснулись к нему сзади — вдруг начала трогать его, мять его шею, спину и плечи, и это было очень приятно.
«Еще один арут, — про себя вздохнул Саргун, отчаявшийся что-либо понять в рабынях и западных женщинах вообще, — но пусть она это делает». Он закрыл глаза и отдался ее нежным рукам.
Дальше, чем в этот раз, на запад он никогда не забредал. Никогда раньше не представлял, что мир так обширен и многообразен. Глядя на женщин, закутанных в покрывала, как то, что было на Э-Ви в день ее покупки, он множество раз задумывался, многие ли из остроухих женщин похожи на нее. Может быть, они все?
За окном постепенно смолкали звуки дневной жизни. Ухали совы. Кое-где кричали ослы. Бабуля Гун, спев и принеся подношения духам очага, ложилась спать и шумно возилась в своем углу, охая и кряхтя. Дождавшись тишины и темноты, Э-Ви выскользнула из своей рубашки и осталась обнаженной — Саргун чувствовал спиной прикосновение ее груди к своей коже.
Делала бы так Фоска, спрашивал он себя? Или её старшая сестра?
— Почему твой народ такой странный? Или это ты странная? — спросил он, не открывая глаз, — или много одежды, или совсем голая.
Мелодичный тихий смех был ему ответом.
— Потому что здесь нет никого, кроме тебя.
— Ну и что.
— Мне одеться?
— Нет.
Какая разница, в самом деле. Всё равно спустя какое-то время он снова захочет ее, и очень может быть, она захочет его даже раньше. А в эти минуты он запрещал себе даже в мыслях произносить «арут», потому что это понятие было неприменимо к ней и ко всему, что она делала. Все в ней было не так, непривычно, неправильно, как ни ряди ее в афсарские рубашки и не крась в зеленый цвет. Это-то и манило.
Совсем стемнело, и Саргун улегся на одеяло, повернулся к ней спиной, которую она теперь гладила — пальцем обводила татуировки и шрамы, что отчего-то любила делать.
— Хозяин Ба, — раздался снова ее голос, — а то платье, что дала мне бабушка сегодня. Это платье для невесты?
— Да.
— Его и свободные женщины носят?
— Да.
Обдумав и оценив услышанное, Э-Ви замолчала, прижавшись к его плечу сзади.
— Если духи одобряют женщину, она может надеть его, — пояснил на всякий случай афс.
— А кто раньше носил его? — любопытство зазвучало в нежном голосе рабыни.
— Моя мать.
Снова она перестала возиться и приутихла.
— А у тебя есть мать? — вдруг услышал Саргун собственный голос. Девушка улыбнулась. Он чувствовал это даже в темноте.
— Я мало знала ее. Когда отец умер, она нанялась в войска и ушла. Она редко приезжала. Потом ее убили.
В голосе девушки была лишь безмятежность далеких воспоминаний, но Саргун подскочил на ложе, сбросив ее руку со своей груди.
— Женщину? Убили? На войне? — поразился он, — это правда? Ты правду говоришь? Что она сделала, что ее убили?
Эвента хмыкнула, потом, должно быть, что-то припомнила.
— Наверное, попала в засаду, — неуверенно сказала она, — или что-то в этом роде.
— Ее звери убили? Или ошиблись? Или болезнь?
— Она была воительницей. Она воевала. Из каждой семьи призывали тогда в ополчение…
На всякий случай она повторила это на хине. Саргун улегся назад, пораженно думая над ее словами.
Женщины в самом деле воюют. Воины. Настоящие, неподдельные, носят оружие и убивают, и другие убивают их, не видя в этом ни удара по собственной чести, ни какого-то особого греха. Но для воина Афсар оружие и женщина — это был арут, из тех, что не укладывались в мировоззрение и ломали его целиком и полностью.
Много лет после сражения при Таше Ба Саргун чувствовал холодок, когда вспоминал нежное лицо воина, что лежал перед ним мертвый в пыли. У мужчин не бывает таких лиц, откуда бы ни вели они свое происхождение. И теперь мужчина понял, что это в самом деле была такая же женщина, как Э-Ви или ее мать.
Ему захотелось рассказать о Таше Эвенте, но он заставил себя побороть это желание. Колдунья она или нет, может, она и обманула духов бабушки Гун, но ему не стоило слишком раскрывать перед ней грудь. Если она и так не была открыта нараспашку уже давно. Женщины-воины! Саргун пытался увязать это со своими представлениями о допустимом и терпел провал.
Саргун размышлял над этим некоторое время, затем нашел, что лучше Эвенты никто не расскажет о странных обычаях западного народа.
— А ты тоже… Хотела бы стать воином? — спросил он ее, не зная, что будет делать, если она ответит «да». Но к его облегчению, она пожала плечами.
— Нет, зачем же? Мой брат был воином. Это горький хлеб. И его не бывает много.
— Ты говоришь как мы, — заключил Саргун, глядя в потолок и закидывая руки за голову, — странно. Ты не скучаешь по своему народу. Не скучаешь по своей земле.
— Я жила не на нашей земле, — раздалось глухо вдруг со стороны Э-Ви, — мы пришли в Тавору только несколько лет назад. До этого жили далеко на Западе.
— Еще дальше? — поразился Саргун, начинавший прозревать относительно масштабов своего невежества.
— Так далеко, что этот путь не пройти пешком за сто дней, даже если не будешь спать и есть.
Не в правилах Афсар было сомневаться в правдивости речей говорящего, тем более, когда этот говорящий находился в его собственности. Саргун честно попытался представить себе расстояние, которое не смог бы преодолеть за сто дней пути. Получалось много.
Он никогда не знал о существовании науки географии. Его познания ограничивались практикой, и должно было бы их хватить, живи он, как все вокруг — прилежно занимаясь торговлей, женясь на дочерях соседей и ездя верхом на ишаках. Но мир вне края Афсар по-прежнему влек его к себе.
Даже после Ташских сражений. Особенно после них. Опытный, страшный, казавшийся непобедимым противник, проникший на территорию непокоренного племени, разметал обученных воинов Афсар, как ураган — песчаную насыпь. Враг умел действовать сообща, планировал все свои действия заранее, переговариваясь на дальних расстояниях. Враг не гнушался обманом и подлостью, и все наивные представления о честной войне у тогда еще совсем юного Саргуна рассыпались в прах. И арут говорил, что враг бесчестен и потому проиграет. А жизнь доказала обратное: на землю Афсар пришли непобедимые воины.
Ба Саргун не оставил мечту стать однажды настоящим воином — лучшим, чем был. Беда была лишь в том, что кроме него, в живых не осталось никого, кто разделял бы его мечту. Их всех, казалось, устраивало оставаться прежними. А те, кого не устраивало, снимали перевязь воинов и становились торговцами, уезжали на юг.
Саргун повернулся на бок спиной к девушке и напряженно размышлял. Вне всякого сомнения, то, что он узнавал в дальних поездках, собирал по крупицам и бережно хранил в памяти, это уже много. Но вот она, все более чужая с каждым днем — и все больше своя — знает много, много больше о том мире, откуда пришли захватчики, разгромившие Афсар с легкостью.