«Должно быть, он родовит, — отметила она мрачно, — обнищал, но остался гордым аристократом…».
Сама Эвента не относилась по происхождению к дворянскому сословию, и даже не могла приблизиться к нему в дальнем родстве. Ее родственники почти все всю свою жизнь возделывали земли, да некоторые подавались в войска. Именно теснота западных земель Загорья в свое время вынудила семью отправиться в дальнее Черноземье. В поисках лучшей жизни безо всяких податей и налогов многие сулы готовы были работать день и ночь, даже в засушливых степях, где за глоток воды могли убить…
Через два дня после последней экзекуции во двор Ба Саргуна пришел татуировщик. Посмотрев на девушку, он замотал головой и дал понять, что его не устраивает ее состояние. Повторный его визит пришелся на неделю позже. Хозяин перекинулся с ним лишь парой слов, после чего сел рядом с рабыней, и обнажил свое левое плечо. Татуировщик глянул на оригинал, и меньше чем за час сделал на левой руке рабыни точно такой же знак. Так Эвента обзавелась клеймом.
Еще через пару дней вновь Саргун подошел к ней ближе, чем обычно. Присел на корточки напротив. Внимательно рассматривал ее.
— Злая, — сказал он на эребской хине, кивая на веревку, — потому как собака.
Она не была уверена, что поняла его.
— Будешь злой и грязной? — и это не звучало как вопрос, — будешь собакой. Нет хода в дом. Будешь чистой? Будешь в доме.
Это заставило ее разозлиться еще сильнее.
— Я была бы добрее, не сидя на привязи! — сквозь зубы прошипела она, — как мне вести себя, если ко мне так относятся!
Казалось, он вообще не оценил ее вспышку. Пожал плечами. Что-то сказал на своем наречии. Сел напротив на колени, руки положил на них, внимательно взглянул в лицо девушки.
— Амат, — указал он на вход в хижину, — дом. Поняла? Амат — чистый. Аматни — кто в доме. Аматни чистые.
Казалось, он пытается ей что-то объяснить. Нечто важное. Определяющее саму суть жизни и бытия. Эвента молчала, надеясь уловить смысл в его речи.
Тогда Саргун взял веточку, и нарисовал на песке перед ней круг. Ткнул в середину.
— Амат, — повторил он, — дом. Чистый. Ты в дом. Аматни.
Затем потыкал за пределы круга, и поднял строгий взгляд.
— Нет дом. Арут, — грозно поведал он, тыча палкой в изображённое на песке, — не понимаешь арут? Не живешь в дом. Живешь как собака.
Встав, он бросил палочку на песок, и удалился.
Значит, все дело было в понимании чистоты, рассудила Эвента. Оно у них своеобразное. И все же, после двух недель житья на привязи под каштаном она готова была попытаться понять логику Афсар — если ей будет позволен ночлег под настоящей крышей даже самого убогого жилища, и, может быть, без веревки на ноге. На следующее утро, когда бабушка Гун вышла к ней с ведром воды из-за угла, Эвента вскочила на ноги и поспешила остановить старуху прежде, чем та обольет ее водой и уйдет.
— Нет, не надо! — она растянула на лице самую жалкую из улыбок, выставила ладони вперед, — поставьте, прошу вас. Я сама.
Старуха поджала губы и поставила ведро точно между собой и рабыней, но далеко отходить не стала.
Эвента подошла к ведру с опаской, и снова посмотрела на старуху.
— Чистить — как? — используя весь скудный общий запас слов афсов, спросила она больше жестами, — чистить, как аматни?
В глазах старухи мелькнуло что-то, похожее на одобрение, и она жестами же показала, как моются у Афсар. Суть явления ничем не отличалась, но сейчас Эвенте очень нужно было доказать свою принадлежность к разумным существам, а не родственникам собак.
Когда она оттерла и ополоснула руки, ноги, спину и шею, старуха не осталась довольной.
— Чистить там! — когтистый палец указал в промежность девушке. Со смущением пришлось расстаться. Удовлетворившись зрелищем, бабуля Гун вынесла из дома два других предмета. Один из них был коробкой с толченым мелом, другой — с зеленой пастой. Эвента взяла с земли обе, не зная, что с ними делать. Старуха тяжко вздохнула.
— Чистить рот, — показала она на коробку с мелом и сопроводила свои слова интенсивными жестами, потирая свои беззубые десны, — а то — красить тело…
Еще неделю потратила Эвента на то, чтобы освоить простейшие знания о правилах приличия афсарского общества. Теперь ей становилось понятно, что именно отвращало жителей домов от привозных рабов, и ясно стало также, что лишь немногие были столь же бедны, как семейство Ба Саргуна, чтобы преодолевать брезгливость и учить рабов всем правилам.
Но, как она заметила, практически все рабы здесь принадлежали также к Афсар, реже встречались другие народы и расы. Из остроухих же она и вовсе была одна.
Наконец, когда спустя неделю она догадалась выкрасить зеленой краской и лицо, в стене отчуждения появилась первая широкая трещина.
Ничто не предвещало перемен, но из дома вышел Ба Саргун, подошел к каштану и отвязал от него веревку. Еще не осознавшая счастья этого события, Эвента последовала за ним к дому. Перед порогом Ба Саргун остановился, смотал веревку в клубок, сунул в руки рабыне и показал пальцем на дверь.
— Амат! — торжественно и важно сказал он, — сначала так, — он наклонился и дотронулся рукой до земли, а затем прикоснулся к порогу, — потом внутрь.
Она собиралась повторить его движение, но тут Саргун словно вспомнил что-то и остановил ее.
— Как твое имя? — спросил он.
— Эвента.
— Плохо, — отрезал Саргун, — ты — Э-Ви. Входи.
Смерив его уничижающим взглядом, но не забыв поприветствовать порог дома, Эвента впервые оказалась внутри жилища афсов.
В первой комнатке, служившей, очевидно, кухней, с трудом могла бы развернуться одна некрупная женщина. Сюда выходила топка печи, и здесь все было заставлено и завешано: связки чеснока, лука, сушеных трав, мешки с рисом и прочей снедью, утварь — Ба Саргун протискивался боком. Вторая комнатка была чуть просторнее, но потолок также оказался прискорбно низок — точно на две ладони выше макушки Саргуна. Афс развел руками, поворачиваясь к рабыне.
— Амат, — пояснил он, — здесь я.
Из кухоньки, как заметила Эвента, наличествовала также вторая дверь — узкая, прикрытая занавеской. Отодвинув ее, афс показал на то, что за ней крылось: калитка и загон для коз. Там же бродило несколько кур и один тощий петух.
— Работать здесь, — кивнул Саргун на очаг, — спать там, — палец его указал на загон для коз.
Затем повторил то же на языке Афсар. Эвента повторила за ним. Хозяин кивнул, удовлетворенный, и удалился.
Жизнь Эвенты изменилась кардинально. Да, спала она под навесом — вместе с двумя вилорогими козами, но работы ей теперь доставалось столько, что иной раз она с тоской вспоминала циновку под каштаном. Теперь она не считалась нечистой. И могла ходить за водой. Руки затекали от неудобного кувшина, сползавшего то и дело, и почему-то имевшего неровное дно — его нельзя было поставить на землю, из него почти невозможно было перелить воду, не потеряв при этом половину. И кувшин был один такой большой — его следовало беречь.
У родника приходилось ждать долго, вода текла по капле, скука и мухи одолевали. Эвента прислушивалась к словам женщин и осваивала новые выражения. Иногда они посмеивались над ней, но прямо не обращались. Другие рабыни отличались от нее, были одеты в шаровары, носили кое-какие украшения и платки на головах. Если бы не веревочные пестрые браслеты, Эвента не отличила бы их от свободных.