– Эта гардеробная больше, чем моя детская спальня, – говорю я. – И вообще любая спальня, которая у меня когда-либо была.
Лесли, поправляющая волосы у трюмо, оборачивается.
– Раз уж вы упомянули свое жилье, то какой у вас адрес?
Еще один щекотливый вопрос.
Я съехала в тот же день, когда узнала, что Эндрю спит с одногруппницей. У меня не было выбора. Договор об аренде был оформлен на Эндрю. Я не озаботилась тем, чтобы добавить туда свое имя, когда переехала к нему. Строго говоря, это место вообще не было моим домом, хоть я и прожила там больше года. Вот уже две недели я сплю на диване в квартире Хлои в Джерси-Сити.
– Прямо сейчас у меня нет своего жилья, – отвечаю я, надеясь, что не слишком напоминаю героя Диккенса, хотя, конечно, так и есть.
Лесли моргает, пытаясь скрыть удивление.
– Нет своего жилья?
– Дом, где я жила раньше, преобразовали в жилищный кооператив, – вру я. – Мне пришлось временно поселиться у подруги.
– Полагаю, перебраться сюда было бы вам удобно, – тактично замечает Лесли.
Это стало бы настоящим спасением. Я смогла бы спокойно найти работу и новое жилье. И ушла бы отсюда, имея на счете двенадцать кусков. Всего-навсего.
– Что ж, давайте уточним последние детали и решим, подойдет ли вам эта работа.
Лесли ведет меня к выходу из спальни, вниз по ступеням и обратно к алому дивану в гостиной. Я сажусь, вновь складываю руки на коленях и стараюсь не пялиться в окно. Это непросто – близится вечер, и солнце окрашивает парк в темно-золотые тона.
– У меня осталось всего несколько вопросов, – говорит Лесли, доставая из портфеля ручку и что-то вроде анкеты. – Сколько вам лет?
– Двадцать пять.
Лесли записывает мой ответ.
– Дата рождения?
– Первое мая.
– Страдаете ли вы какими-либо хроническими заболеваниями?
Я отрываю взгляд от окна.
– Зачем вам это знать?
– На случай чрезвычайной ситуации, – отвечает Лесли. – Так как у вас нет никого, с кем мы могли бы связаться, если, не дай бог, с вами что-то случится, то мне потребуется информация о состоянии вашего здоровья. Уверяю вас, это стандартная процедура.
– Я совершенно здорова, – говорю я.
Лесли держит ручку над бумагой.
– Никаких проблем с сердцем или чего-то подобного?
– Нет.
– Что насчет вашего слуха и зрения?
– С ними все в порядке.
– Аллергические реакции?
– На укусы пчел. Но я ношу с собой автоинжектор.
– Очень предусмотрительно с вашей стороны, – говорит Лесли. – Приятно встретить такую сознательную молодую особу. Последний вопрос – вы могли бы назвать себя любопытным человеком?
Любопытным. Такого я не ожидала – это ведь Лесли задает вопросы, не я.
– Боюсь, не поняла суть вопроса, – говорю я.
– Спрошу прямо, – сказала Лесли. – Вы любите совать нос не в свое дело? Задавать лишние вопросы? Рассказывать другим о том, что узнали? Как вам наверняка известно, Бартоломью славится своим умением хранить тайны. Многие хотели бы узнать, что происходит в этих стенах – хотя, как вы успели убедиться, это самое обычное здание. Пару раз, когда мы публиковали объявление, приходили люди с нечистыми намерениями. Они выискивали грязные тайны. Вынюхивали секреты этого здания, его жильцов, его истории. Гонялись за сенсацией. Я умею распознавать таких людей. Очень хорошо умею. И, если вас интересуют сплетни, нам лучше расстаться прямо сейчас.
Я качаю головой:
– Мне все равно, что здесь происходит. Мне просто нужны деньги и крыша над головой.
На этом наше собеседование подходит к концу. Лесли встает, разглаживает юбку и поправляет одно из своих тяжелых колец.
– Обычно я предлагаю соискателям дождаться нашего звонка. Но в данном случае нет смысла тянуть время.
Я знала, что этот момент настанет. Знала еще в кабине лифта, похожей на птичью клетку. Мне нечего делать в Бартоломью. Людям вроде меня – одиноким, нищим, почти бездомным – здесь не место. Я в последний раз смотрю в окно, зная, что больше никогда не увижу такого вида.
Лесли заканчивает свою речь:
– Мы будем рады, если вы согласитесь здесь пожить.
Сначала мне кажется, что я не расслышала. Я смотрю на Лесли непонимающим взглядом – хорошие новости для меня в новинку.