— Ты о чем? — спросила я, заливаясь краской и тем самым выдавая фальшивость удивления. Судя по всему, я не преуспела, пытаясь скрыть свои чувства к Сэму. Кроме того, до этого никто не критиковал меня за дружбу с Софи. Полагаю, в глубине души я всегда считала нашу дружбу неравноправной, но думала, что это цена, которую платишь за близкие отношения с тем, кого все любят.
— Ой, да ладно. Я не так глупа. Ведь Сэм Паркер тебе нравится? Если я это увидела, она-то точно об этом знает.
— Ты что, следишь за мной? Ну хорошо, может, он мне и нравится, — призналась я. — Но только из этого все равно ничего не получится. Я думаю, Софи сама на него глаз положила, а не просто хотела меня позлить. Она ему подходит, они пара. Он ни за какие миллионы со мной не будет встречаться.
— Почему это?
— Да нет, я серьезно. Парни вроде него не встречаются с такими, как я, так уж устроено. На крайняк, мы можем стать друзьями. Но мне даже это не светит: он едва меня замечает.
— А может, тебе стоит это изменить, — заметила Мария. — Никогда не узнаешь, пока не попробуешь.
После этого я сменила тему. Нет сомнений: новенькая увидела, что мы с Сэмом из разных «весовых категорий», даже если я наберусь храбрости и буду ему не только улыбаться.
Всю дорогу до ее дома мы так классно смеялись, пока Мария описывала то, что ей удалось понять о ребятах из нашего и параллельных классов. Для человека, который проучился у нас в школе всего несколько недель, она подмечала все на удивление точно, угадывая слабости, уязвимые места и странности тех, кто казался мне самой невероятно крутым. Она спародировала, как мистер Дженкинс похотливо просит ее остаться после уроков, чтобы «обсудить ее сочинение». Дойдя до ворот, Мария остановилась, словно решая некую внутреннюю дилемму.
— А ты не хочешь… зайти ко мне на минутку?
Потрепанный по краям ковер в коридоре явно нуждался в чистке, в воздухе витал едва уловимый запах жареного бекона. Обои отваливались, перил на лестнице не было, в стене лишь торчал частокол столбиков. В доме было очень тихо, но на зов Марии из кухни вышла ее мать, вытирая руки видавшим виды полотенцем. Сходство между ними было поразительным: растрепанные каштановые волосы, не прямые и не вьющиеся; карие глаза с золотыми и зелеными искорками.
— Привет! Я Бриджит, — сказала она.
Мне всегда было слегка не по себе, когда родители моих подруг предлагали называть их просто по имени, обычно я их никак не называла.
— Так приятно познакомиться с подружкой Марии. Добро пожаловать! — Она всплеснула руками. — Как тебя зовут?
— Луиза. Здравствуйте.
— О, Луиза! Знаю-знаю про тебя!
Интересно, что же такого Мария ей про меня понарассказала?
— Выпей чашку чая! И вообще, оставайся на ужин!
Возникло ощущение, что меня прижимают к стенке, и я уже собралась отнекиваться, но тут вмешалась Мария:
— Мам! Не будь такой навязчивой! Луиза, пойдем ко мне.
— Принести вам чаю с печеньем? — крикнула нам вслед Бриджит, пока Мария тащила меня вверх по ступенькам.
— Нет, мам. Мы ничего не будем.
Закрыв за нами дверь, Мария опустилась на кровать. Краска на стенах потрескалась, ковер не подходил к интерьеру комнаты, но Мария старалась это исправить: она постелила на кровать индийское покрывало, прикрыла страшные стены репродукциями Дали и заполнила пластмассовый стеллаж книгами.
— Извини за маму.
— Да все нормально, — заверила я и присела на кровать рядом с ней. — Она… она всегда так разговаривает с твоими друзьями?
— Раньше она вела себя по-другому. До того… ну, до того, как все произошло в старой школе, с ней все было в порядке. Ну, я имею в виду, она и сейчас в порядке. Просто… а, ладно, не обращай внимания. — Рука Марии метнулась к кулону — золотому сердечку на цепочке, который, как я заметила, она не снимала.
— А что произошло? Ты можешь мне сказать, я никому не расскажу, если ты не захочешь.
— Не хочу об этом вспоминать. Я уже пережила все это. Я уже говорила тебе в первый день нашего знакомства: все это было так ужасно, что нам пришлось сменить школу и даже переехать. Особенно, конечно, страшно было мне. Но мама восприняла все еще хуже. Однажды она сказала, что есть такая поговорка: ты не можешь быть счастливее, чем самый несчастный из твоих детей. Если это так, то она, должно быть, ужас как несчастна.