Его окружало необъятное море дураков. Были дураки безвредные, они могли лишь отнять толику времени, но в общем не стоили специального внимания, и были дураки умные, если природную хитрость можно назвать умом. Произрастая во всех сословиях и нациях, они встречались повсеместно. У них не было иной цели, кроме захвата новых территорий и укоренения на них. Ими, как колючкой, зарастала тропинка к Истине. Как правило, они были респектабельны и выглядели, да и говорили гораздо убедительнее, нежели он, ученый мужик в прожженном кислотой кафтане, с толстомясым лицом и ясным смыслом в глазах. Не раз он отвечал им кулаками, о чем впоследствии жалел, но проходило время, и чешущийся кулак вновь сам собой прикидывал: в каком месте ему лучше соприкоснуться с физиономией очередного умного дурака?
Встречались и умные подлецы, их следовало особливо опасаться, не давая им спуску при малейшем промахе с их стороны. Не подмял такого – он тебя подомнет, уж в этом-то он талант отменный. Посему при первой возможности – бить насмерть!
Получалось и так, и сяк. Чаще – так себе.
Во сне Фрол бредил попеременно то на латыни, то на архаичном немецком восемнадцатого столетия, то на таком же допотопном русском. К счастью, бред был негромким и прошел мимо ушей медперсонала, но все же приходил тихий улыбчивый психиатр, задавал больному вопросы. Фрол каким-то образом понял: этому дяденьке лучше не говорить лишнего. Яркие и подробные повторяющиеся сны? Да, бывают. И только. Кстати, они случаются все реже. Я выздоравливаю, да? Когда меня выпустят?
Лишь спустя годы он узнал, что над ним висело подозрение в шизофрении, и, подтвердись оно, Фрол, вероятно, был бы отчислен в Бесперспективный Резерв, что означало верный конец всем надеждам прожить хоть сколько-нибудь интересную жизнь. Ничего этого Фрол не знал – он просто действовал по наитию. Что ж, его второму «я» тоже приходилось хитрить, изворачиваться, льстить и врать. Такова жизнь. Те, кто учит честности в любой ситуации, – самые гнусные лгуны. Будь честен с теми, кто этого достоин, – такую памятку мог бы записать Фрол себе на подкорку, если бы осмелился формулировать личные правила, идущие вразрез с Уставом. Но он не собирался ничего формулировать – хватало и обострившейся интуиции.
Фрол даже не осознавал, кому он обязан ее обострением.
Он затаился. Чтобы бороться с видениями, следовало занять себя каким-то делом. Через установленный в палате монитор Фрол просматривал учебные программы. Лечащий врач не возражал, но советовал не напрягаться и побольше отдыхать. Ага! Отдыхать! Это чтоб совсем сойти с ума, да? Подобное в намерения Фрола не входило. Очень скоро он обнаружил, что учебных файлов в больничной библиотеке тьма-тьмущая, и для начала заказал несколько учебных курсов по своей любимой истории. Что интересует мальчишку в истории? Знамо дело – войны. Подробно изучив Пелопоннесскую войну и придя к выводу, что афиняне продули ее чисто из-за демократических бзиков в античных головах, он перешел к войне Беотийской и одобрял тактику Эпаминонда при Левктрах до тех пор, пока не узнал, что Эпаминонд был педиком. Тут Фрол обиделся и скакнул почему-то сразу на Рюрика – этот конунг был хотя бы нормальным варваром, не замеченным в извращениях. Ну, поубивал кого-то там, как же без этого. Ну, уселся князем. Свезло. Да и сам небось был не промах, потому как везет тому, кто сам себя везет…
И тут Фрол остолбенел. Читая по диагонали о спорах норманистов с антинорманистами, он увидел давно знакомый портрет. Толстощекий дядька в парике, он же великий русский ученый Михайло Ломоносов, смотрел на Фрола с экрана точно так же, как смотрел из зеркала в снах. Разве что с поправкой на зеркальность отражения.
О религиях Востока, постулирующих бесконечную цепь перерождений человечьих и всяких прочих душ, Фрол имел самое смутное понятие. Просто слыхал – и все. Считал бредом. Откуда берутся новые человечьи души, если численность населения Земли, несмотря ни на что, до сих пор понемногу возрастает? Перерождаются из душ животных? А разве животных становится меньше по мере возрастания численности человечества? Комаров, мух и прочих мелких козявок точно не убывает. И есть ли душа, например, у микроба? Если да, то каков же будет человек, народившийся с подобной душонкой? Чепуха получается: чем больше на планете народу, тем хуже он качеством. Но это вряд ли: во всех учебниках прямо сказано, что служба в Экипаже пробуждает все лучшее, что есть в человеке, а поди-ка найди это лучшее в микробе, шершне или крысе. Там и пробуждать-то нечего. И что такое карма микроба? Как микроб может работать над ее улучшением?