— Как вы считаете, товарищ редактор?
Я повторил слова героя фильма. Не полностью, конечно, что отложилось:
— Держитесь в кадре раскованно и непринужденно. Поменьше официоза. Пусть это будет беседа заинтересованных людей, профессионалов, ищущих истину в научном споре…
— То есть, — попытался уточнить неугомонный Зосима Петрович, — как сказать-то? Собор был разрушен?
— Лучше — «прекратил существование», — настаивал Ба- ранкин.
— Не забывайте, — говорю, — за вами наблюдают сотни тысяч телезрителей. Соблюдайте выдержку и корректность.
— Так как же?..
К счастью, прозвучала команда режиссера: «Внимание! Минутная готовность!» Режиссер давал указания по громкой связи откуда-то сверху. Мы с ним почти не поговорили. Он все время куда-то спешил. То отсматривал и монтировал старую кинохронику. То руководил установкой декораций. То слушал музыку к передаче. Короче, в отличие от меня, занимался делом. Сейчас он возвышался за огромным тройным стеклом, упершись руками в пояс. Фалды его клетчатого пиджака слегка оттопыривались. Перед ним был пульт и множество небольших телеэкранов. Рядом сидел молоденький ассистент. Сзади, за вторым пультом, расположился звукорежиссер. Все они глядели то на нас через панорамное стекло, то на мониторы.
Баранкин занял место ведущего программы.
— Как я узнаю, когда начинать? — щурясь от яркого света, поинтересовался он.
— Загорится огонек на этой камере, и я тихонечко щелкну пальцами, — сказал ведущий оператор Сирякин. Он появился в студии за несколько минут до эфира. Держался уверенно, говорил резко. Собранный, немногословный, энергичный. Мне показалось, что режиссер его побаивался. Во всяком случае, когда в телестудию вошел Сирякин, перестали звучать команды с режиссерского пульта. И всем начал распоряжаться ведущий оператор.
— Я сделаю вот так, — еще раз сказал Сирякин и негромко щелкнул большим и средним пальцами.
— А когда заканчивать передачу?
— Мы вам дадим знать.
Помощник режиссера, томная молчаливая Зося, вывела Казашникова из кадра. Напудрила его округлое лицо.
— Это зачем? — спросил я.
— Как зачем, — хмыкнула она, — чтоб не бликовал.
Придерживая волосы, Зося надела черные наушники с короткой антенной.
— А они для чего?
— Кончайте разговоры, — недовольно сказал Сирякин. Кажется, он еще хотел спросить, кто я такой, узнать, почему чужие люди в студии. Не успел.
— Даю обратный отсчет, — скомандовал режиссер.
Я еще раз заглянул в сценарный план. Он был лишен художественных изысков. Прост, лапидарен и ясен. Даже мне.
Баранкин начинает передачу один в кадре.
Объявляет тему.
Комментирует черно-белую кинохронику.
На экране видны старинные здания, церкви, соборы, особняки.
Затем — павильон. Баранкин приглашает в студию Зосиму Петровича Казашникова.
Тот появляется с «сюрпризом» для телезрителей — макетом Троицкого кафедрального собора.
Так все и было. Вначале.
После кинохроники Баранкин, улыбнувшись, поприветствовал телезрителей и объявил тему передачи. Затем продолжил:
— Сегодня у нас в гостях историк, краевед, патриот города, неутомимый труженик Зосима Петрович Казашников. Здравствуйте, Зосима Петрович.
В кадре появился Казашников с огромным макетом Троицкого собора на вытянутых руках. Он с недоумением посмотрел на Баранкина.
— Здоровались уже, Юрий Антонович.
— Когда же? — притворно удивился ведущий.
— Только что. Перед началом.
— Ну, а телезрители, — Баранкин повернулся и дружески мигнул в глазок объектива, — они вас еще не видели…
— Извините, не подумал, — простодушно сознался Зосима Петрович. Он повернулся затылком к камере и сделал поклон Баранкину. — Здравствуйте, уважаемые телезрители! — При этом спина Казашникова перекрыла объектив.
Операторы потащили большие студийные камеры к заднику, чтобы, развернувшись, снять лицо Зосимы Петровича. Кабельмейстеры дружно потянули за ними уложенные в бухты тяжелые кабели. Всех опередил Баранкин. Он выскочил из-за стола. Снова повернул Казашникова… спиной к камерам, и они вместе сделали низкий поклон в пустоту:
— Здравствуйте, дорогие товарищи!
Зося и операторы, стараясь не попасть в кадр, начали жестами их разворачивать:
— Садитесь за стол. За стол.