— Вот, Дебец, например. Она член партии, многодетная мать. По крайней мере, вернется обратно.
— Я никуда не собираюсь, — сказала Ольга. — Сначала пусть бухгалтерия вернет деньги за прошлую командировку. — Она вышла так же холодно и гордо, не вникая в подробности.
— К тому же, — продолжил Фрайман, — ты уже ездил в капстрану. Говорят, вы с Молчановым пол-Финляндии залили водкой.
— Нет.
— Что нет?
— Мы были в Норвегии. И, как видите, я не остался. Можно сказать, проверен искушением.
Виктор Зиновьевич вертел листок с фамилиями приглашенных. Бумага была плотной и упругой. Сверху — входящий номер. Внизу — заграничная печать. По обыкновению ему хотелось внести правку. Устранить нелепую ошибку. В крайнем случае — выбросить ненужный документ в мусор.
— Этот список направлен из посольства, — напомнил я. — Американская сторона меня включила.
— Иначе стал бы я с тобой разговаривать.
— Там, как видите, мне доверяют.
— Это и настораживает.
Фрайман никак не мог решиться. Тянул время. Долго, будто впервые, изучал кабинет. Желтый фанерный карниз над узким окном, зеленые шторы в полоску, бежевые стены. Его фотографии с легендарным Папаниным, комментатором Озеровым, поэтом Симоновым. Переходящий красный вымпел с ликом вождя в золотистой бахроме. Пара грамот в деревянных рамках от секретаря по идеологии обкома КПСС Ю. Н. Сапогова. Латунный штурвал с дарственной надписью председателя облисполкома: «Так держать!» Все свидетельствовало об относительно удачной карьере хозяина кабинета. Давало некий импульс к великодушию:
— Ладно. Подготовь сюжет из Америки, что ли, — сказал Фрайман, подписывая заявление.
— О чем?
— Откуда я знаю. Что-нибудь на тему политической нестабильности.
— В США?
— Ну, там… социального неравенства. Все какая-то польза.
Я согласился. Не сделал ничего.
— Где американский сюжет? — напомнил Фрайман после моего возвращения. — Ты же обещан.
— Без камеры? На чем снимать?
— А фоторепортаж? Его пока никто не отменял.
— Давно устаревшая форма.
Фрайман демонстративно затыкал уши:
— Командировку не оплатим даже до Москвы. И не надейся!
Конечно, лишние деньги бы не помешали. За океан летал на свои. Точнее, пришлось занимать. А вот расходы на самолет до Москвы и обратно главный обещал возместить.
— Хотите, сделаю подробный доклад на летучке…
— Никаких оправданий! — кричал Фрайман. — Опять обманул!
Пришлось готовить сюжет на американскую тему. Вот для чего в магазин я привез заграничную колбасу и сыр. Но об этом позже.
В Нью-Йорк наша группа вылетала из Шереметьева-2. С Виктором Шлейкиным встретились как со старым приятелем. В аэропорту он сразу спросил:
— Права есть?
— Зачем, — отвечаю. — Машины нет.
— Ерунда. Машина будет. А права сделаем. После возвращения.
— Ладно, — говорю.
— Водку везешь?
— Есть немного.
— У меня кое-что покрепче. — Шлейкин хлопнул по туго набитым чемоданам. — Еще прихватил ложки, матрешки, хохлому… — Виктор показал на большой целлофановый пакет, стоявший рядом с чемоданами, — щепные птицы счастья.
— Нормальные подарки.
Шлейкин вынул из пакета сверток. Развернул бумагу. Достал белую деревянную птицу с красной нитью вдоль крыльев.
— Как думаешь, пойдет по десятке штука?
— Счастье по червонцу? Дешево.
— По американскому червонцу, — уточнил Виктор. — Возьмешь пакет? А то у меня рук не хватает.
— Не вопрос.
Понизив голос, Шлейкин спросил:
— Доллары взял?
— То, что положено.
— А еще?
— Нет, — соврал я. — Строго по норме.
«Хорошо, — думаю, — что Виктор напомнил. Надо бы перепрятать контрабандную стодолларовую банкноту. В заднем кармане брюк, под носовым платком, могут обнаружить».
Пригляделся. Многие пассажиры с озабоченными лицами рассовывали какие-то бумажки, пакетики, сверточки в тайные места. У членов нашей делегации получилось неплохо. Оставили таможню за спиною без потерь.
Во время промежуточной остановки в Шенноне мы все же не уберегли одного человека. Какая-то женщина нечаянно зашла в магазин аэропорта. Увидела продукты, вина, фрукты, одежду, косметику, украшения — приоткрыла маленький кусочек заграничной жизни. И рухнула тут же у витрин. Ее долго не могли привести в чувство. Персонал вызвал скорую. Оказалось, серьезный приступ. Не выдержало сердце. О дальнейшем полете не могло быть и речи.
— Разумную политику ведет наше государство, — тут же объяснили бывалые люди. — Сначала отпускает в соцстраны. А потом уже медленно, по нарастающей — в капиталистические. Видать, с этой женщиной получилась неувязка.
В Нью-Йоркском аэропорту Кеннеди нас встретили яркие цветы и громкие аплодисменты. Американцы не поленились на воздушных шарах написать наши имена и фамилии. Всех прибывших заранее распределили по семьям. Будущие хозяева держали разноцветные шарики с именами своих подопечных и улыбались. На всякий случай всем. Мы подходили и дергали за ниточки. Каждый тянул шарик со своим именем. Делегация тут же распалась на отдельные группки. Начали знакомиться. Нас с Виктором взял к себе учитель географии Майкл. Высокий, худой, в очках, с бородкой и усиками, он напоминал Антона Павловича Чехова. Только говорил по-английски, быстро и неразборчиво.
— Блтмо, Блтмо…
— Что он говорит? — спросил я у переводчицы Лены. С того момента, как мы с Виктором выпили в самолете, у нее появилась тревога на лице и чувство постоянной опасности. Лена преподавала английский в школе. Была неофициально закреплена за мной и Виктором, как самыми отсталыми «в смысле языка и поведения». Так сказал руководитель нашей группы. Человек из горкома.
— Он говорит, что повезут нас в небольшой городок под Балтимором. Там и будем жить. Вы с Виктором остановитесь у него.
— Как же с ним разговаривать? Он же по-русски ни бельмеса… — всполошился Шлейкин.
— Виктор, прошу выражаться корректней. В самолете вы допускали мат. Здесь…
— Что я такого сказал?
— Вы отозвались неуважительно. Нехорошо. Теперь по существу. Нас всех поселят в одном районе. Я буду жить поблизости, на соседней улице. Не пропадете.
Пока Лена рядом, хотелось больше узнать о Майкле. По дороге из аэропорта мы начали задавать вопросы. Лена коротко переводила ответы:
— Майкл долгое время жил в Нью-Йорке. Преподавал в университете. Большой город ему не нравился. Он продал в Нью-Йорке квартиру…
Мы жадно вглядывались через приоткрытые окна автомобиля. Вот он, город мечтаний и грез. Продать квартиру в Нью- Йорке? Верх безумия. Голос Лены едва перекрывал свист ветра и ровное урчание двигателя:
— Квартира Майкла была в шумном Манхэттене. Он переехал в тихое место. Старается здесь не бывать. Только, говорит, не всегда получается. У него тут остались друзья и родственники…
Майкл перебил Лену. О чем-то спросил.
— Он интересуется, как вам нравится Нью-Йорк?
— Не очень, — говорю (думаю, надо поддержать человека). — Тоже стараюсь здесь не бывать. Пока получается. За всю жизнь первый раз в Нью-Йорке.
— Спроси Майкла: он женат? — поинтересовался Виктор.
— Да. Жена, Барбара, работает… я не совсем поняла. Скульптором, что ли. Она ждет нас дома.
— Красивая?
— Мне нравится, — сказал Майкл.
— Сколько ей лет?
Лена незаметно толкнула Шлейкина в бок.
— Не помню. Спросите у нее, — дипломатично ответил Майкл.
Виктор обрадовался. По-английски он твердо знал всего две фразы: «Му name is Viktor» и «How old are you?» Знакомясь с Барбарой, он тут же истратил весь свой запас английского:
— Меня зовут Виктор. Сколько вам лет?
Мне понравился неиссякаемый, упорный, тупой оптимизм американцев. Всегда веселые, довольные и жизнерадостные. По крайней мере, внешне. Эту национальную особенность я подметил еще по дороге из аэропорта. Лена уснула. Виктор не в счет. Переводить некому. До отъезда я пытался освежить свой английский по учебнику Бонка. Кажется, тщетно. Майкл долго рассказывал какую-то смешную историю. Он громко хохотал. Отпускал руль и стучал руками по коленкам. То и дело поворачивался ко мне. Потом спросил, все ли я понял. Я честно ответил: «Нет. Плохо знаю английский».