На центральной улице — немолодая еврейка с тяжелым фотоаппаратом «Зенит» на шее тащит на плечах четырехлетнего внука. Пыль, жара, а тут еще мелкий орет на всю стрит:
— Баб, купи айс-крим! Баб, купи айс-крим!
Бабуля не выдерживает. Рывком сбрасывает пацана на тротуар:
— А ты знаешь, сволочь, что есть такое слово: пли-и-з?
Ребенок в слезы. Вдруг бабушка заметила Шлейкина. Сказала по привычке:
— Заткнись, чайлд. А то дядя милиционер заберет.
— Заберу, — строго пообещал Виктор.
Только в этот момент бабуля сообразила: в городе настоящий советский милиционер?! Она всплеснула руками. Бросилась к Виктору. Обнялись. Расцеловались. Оказывается, Сара Абрамовна несколько лет назад приехала из Одессы. Живет здесь с дочкой и «этим паразитом».
Мы с ней поговорили за Одессу. Там я учился. Отчего-то вспомнили «Гамбринус», «Оксамыт Украины», «Приморский бульвар», пляжи Аркадии…
Прощаясь, Сара Абрамовна спросила Шлейкина:
— Извиняюсь, можно вас щелкнуть с этим обормотом?
— Не проблема.
Виктор взял пацана на руки. Несколько раз сработал затвор фотоаппарата. Шлейкин опустил ребенка. Снял милицейскую фуражку, носовым платком вытер шею. Стал начищать кокарду. В перевернутой фуражке вдруг оказалось несколько мятых долларов. Сара Абрамовна по старой привычке отблагодарила за услугу.
— Ну зачем, — сказал с фальшивым неудовольствием Виктор, ловко опуская деньги в карман брюк. На прощание Шлейкин натянул фуражку и поднес ладонь к козырьку.
Тут же к нему подошло несколько аборигенов. Показали, мол, разрешите с вами…
— Пожалуйста, — не возражал Виктор.
Американцы сфотографировались. Жестами попросили снять головной убор. Виктор смущался недолго. В перевернутую фуражку вновь бросили деньги.
Через пару минут образовалась небольшая очередь на съемку.
— Виктор, — говорю, — ты не на службе. Кончай это дело.
— Подожди. Дай людям шанс получить удовольствие.
Я отошел в сторону. Опустился на скамейку в парке. Через кусты было видно, как мелькала синяя фуражка. Виктор ее то снимал, то вновь натягивал на коротко стриженную голову. Вскоре появился и сам. Распаленный и взволнованный.
— Слушай. Зашиваюсь. Подержи фуражку. Ну там, пройдись по кругу. С народом поговори. А то чего-то спрашивают. Мешают работать.
— Ты что, с ума сошел? Завязывай с самодеятельностью.
— Ну, как знаешь.
Шлейкин выскочил на тротуар. Вскоре появился снова.
— У тебя есть пятьдесят и сто рублей одной бумажкой?
— Зачем тебе?
— Надо. Потом скажу.
Я достал из кошелька пятидесятку и сотню. Виктор выхватил деньги и рванул через кусты обратно. Появился нескоро. Карманы форменных брюк заметно оттопыривались.
— Представляешь, они совершенно дикие. За фото дают по два-три бакса. А один чудак, фантастика, предложил ченч. Меняет свои купюры на наши. Просит рубль, а дает доллар. Я ему пятерик — он мне файф баксов. Я ему червонец — он мне десятку. Интрестинг, говорит, рашен мани. Я твои сто и пятьдесят обменял на полторы сотни зеленых. Отдам на родине.
— Ладно, — говорю.
— Рублей, естественно, — на всякий случай уточняет Виктор.
— Кто б сомневался.
— Слушай, может, мне остаться?
— В Штатах?
— Да нет. Здесь. Продолжу через часик. Без лишнего ажиотажа.
— Отчего же ушел?
— Полицейская машина остановилась. Представляешь, как раз напротив у них участок. Пришлось слинять. Пусть уедут. А то загребут с такими деньжищами. Отнимут на фиг. В этой стране, чую, денег немерено. И, заметь, одни доллары.
Виктор зашел в кусты и сосчитал добычу. Вернулся раскрасневшийся и довольный.
— Сколько?
— Ты даже не представляешь.
Сумму не назвал. Сработала профессиональная осторожность. Шлейкин, крадучись, выглянул на дорогу.
— Стоят. Ладно. Завтра приду. Место прикормленное. Грех не воспользоваться. Заодно продам сувениры. Надо только договориться с коллегами из полиции.
— Думаешь, это возможно?
— Не понял вопроса.
— Договориться…
Виктор снисходительно улыбнулся:
— Что-что, а эту тему я знаю.
Вернулись домой. Там застали плачущую Барбару. Она сидела на диване в гостиной и рыдала. Слезы ручьем текли по лицу и капали на газетные полосы.
— Что случилось, Барбара?
Барбара показала газету «Северный комсомолец». Утром мы забыли ее на столе. На первой странице две фотографии: абсолютно голые полки рыбного магазина «Океан» и длинная очередь на улице. У входа в магазин «дежурили» человек триста. В общем — ничего особенного.
— Людей жалко, — вытирая слезы, говорит Барбара. — Наверное, им совсем нечего есть. Глядите, в очереди много детей.
— Не расстраивайтесь, Барбара. Это временные перебои. А то, что стоят люди в очереди, это даже хорошо. Значит, что- то привезли. Сейчас начнут отоваривать талоны, и все будут довольны.
— Вы думаете? — с надеждой спрашивает Барбара.
— А что тут думать, — убежденно отвечает Виктор. — Раз стоят — значит, что-то дадут. Народ зря ждать не будет.
Немного успокоившись, Барбара отвела нас в столовую. Усадила за стол. Подняла белоснежную салфетку. А там… — жареная утка, копчености, буженина, колбаса, сыр…
— О, Барбара!
Два раза нас приглашать не надо.
— Серж, — спросила Барбара, подкладывая нам в тарелки угощение, — что такое талоны?
— Талоны? Ну, такие…
Как здесь, в сытой, богатой Америке, объяснить, что такое талоны? Нам бы самим разобраться. Почему на семидесятом году советской власти (в мирное время!) мы вернулись к бумажкам-разрешениям на молоко, масло, сахар, водку, мясо, колбасу, яйца, сыр пошехонский?.. Объяснить сие почти невозможно.
— Талоны — это такие, такие… реальные деньги.
— Почти как ваши доллары, — говорит Виктор.
Вечером в гости к Майклу и Барбаре приехала Лена со своими хозяевами Гаем и Патрицией Теннотами. Мы с ними виделись в день приезда. Сегодня — что-то вроде официального знакомства. Пожилая чета. Оба с безупречной осанкой. Одеты ярко и щеголевато. Гай в белом костюме с красной бабочкой. Патриция в темном вечернем платье. На увядающей шее дорогое колье.
Собрались в гостиной. Тенноты опустились в мягкие кресла. Я, Виктор и Лена сели напротив. Помолчали. Майкл и Барбара, извинившись, ушли на кухню.
Пауза затягивалась.
— Что вы думаете о польском кино? — наконец спросил Виктор.
Гай, прокашлявшись, ответил:
— Будем знать, что есть и такое…
Снова напряженная пауза.
— Мы много слышали о русских, — сказала Пат. — Вы в курсе? Американцы встречались с русскими в Германии… Во время войны.
— Слышали, — поддерживаю разговор на заданном уровне, — кажется, наши государства были союзниками.
— Вы тоже там воевали? — продолжил светскую беседу Шлейкин.
— Нет, мы еще не настолько стары — сказала миссис Тен- нот.
— Хау олд а ю? — тут же продемонстрировал свой английский Виктор.
Лена незаметно стукнула его каблуком. Миссис Теннот ответила уклончиво:
— В то время я еще училась…
— Наши родители воевали в Германии, — объяснил Гай.
— А вы?
— Я стажировался на флоте.
— Где?
— Здесь неподалеку. В Аннаполисе. Слышали?
— В этом городе я родилась, — сказала Пат.
— Когда? — снова поинтересовался Виктор.
Помолчали. Беседа не клеилась.
— Пожалуйте к столу! — наконец громко объявила Барбара.
Через полчаса — совсем другое дело. Всё, как у нас. Шум, гам. Слово некуда вставить.
Начали с проблем разоружения. Почему-то вспомнили Карибский кризис. Я говорю:
— Много лет назад мой отец, агроном, принес домой спичечный коробок. В нем сидел зеленый с темными полосками жучок.