Обычно, Мэдди не интересовала материальная сторона жизни. Ей было все равно, какую одежду и обувь носить, а поскольку последнее время было некому показывать свое нижнее белье, то ее не беспокоило то, что лифчик не сочетается с трусиками, и у нее нет дорогих украшений. До покупки мерседеса два месяца назад, Мэдди проделала более двухсот тысяч милей на своем «нисане сентра». Ей понадобился новый автомобиль, и она поглядывала на «Вольво SUV», когда, оглянувшись, заметила черный «S600» седан. Свет, льющийся с потолка выставочного зала, падал на машину, словно знак Господень, и Мэдди готова была поклясться, что слышала голоса ангелов, распевающих аллилуйя, как мормонский хор в молельном доме. Кто она такая, чтобы игнорировать божественные послания? Через несколько часов после того, как она вошла в дилерский центр, Мэдди выехала на машине из выставочного зала и поставила ее в гараж своего собственного дома в Бойсе. Девушка завела автомобиль и включила фары. CD диск в ее стерео системе наполнил салон песней «Взволнованный парень» Уоррена Зивона . Она отъехала от обочины и развернулась прямо посередине Мэйн-стрит. Было что-то восхитительное и волнующее в стихах Уоррена Зивона. Что-то сродни подглядыванию в разум человека, стоящего на грани безумия и нормы, и случайно заступившего за черту. Просто ради забавы, чтобы попробовать, а затем успеть вернуться назад, до того, как его поглотит сумасшествие. Из опыта своей работы Мэдди знала, что не так много людей успевало вовремя вернуться.
Фары «мерседеса» прорезали чернильную ночь, когда она повернула налево на единственном в городке светофоре. Самой первой ее машиной был «фольксваген рэббит», настолько ветхий, что сиденья там держались на скотче. С тех пор Мэдди проделала долгий путь. Долгий путь из трейлерного парка, где она жила со своей матерью, и из тесного маленького домика в Бойсе, где тетушка Марта вырастила ее. До самой пенсии Марта работала за прилавком аптеки «Релакс Драг». Они жили на ее небольшую зарплату и выплаты Мэдди из социальной защиты. Денег всегда не хватало, но в любое время Марта держала полдюжины котов. В доме постоянно пахло смесью кошачьего корма и мусора. По сей день, Мэдди терпеть не могла кошек. Ну, может быть, за исключением Малыша, кота ее подруги Люси. Малыш был ничего. Для кота.
Мэдди проехала около мили по восточной стороне озера, прежде чем свернуть на свою подъездную аллею, вдоль которой росли густые высокие ели, и остановиться перед двухэтажным домом, который приобрела несколько месяцев назад. Она не знала, как долго будет владеть им. Год. Три. Пять. Мэдди решила купить, а не арендовать дом, потому что это было хорошим вложением капитала. Собственность вокруг Трули пользовалась популярностью, и когда-нибудь, если она решит продать это место, получит неплохую прибыль.
Девушка выключила фары мерседеса, и темнота окружила ее. Мэдди проигнорировала дурное предчувствие в груди, возникшее, когда она вылезала из машины и поднималась по лестнице на веранду, опоясывающую дом и освещенную множеством шестидесяти ваттных лампочек. Девушка не боялась ничего. И уж конечно не темноты, но знала, что плохие истории действительно случаются с женщинами, которые не так хорошо осведомлены и не так осторожны, как она сама. С женщинами, у которых в сумочке нет маленького арсенала защитных приспособлений, таких как электрошокер, дубинка, карманная сигнализация, кастет и многое другое. Никогда нельзя быть чересчур осторожной, особенно ночью в городке, где с трудом видишь собственную руку у себя перед носом. В городке, расположенном прямо в сердце дремучих лесов, где представители дикой природы копошатся под каждым деревом и кустом. Где грызуны, с маленькими глазками-пуговками поджидают, когда ты отправишься спать для того, чтобы начать грабить кладовку. Мэдди не приходилось еще пользоваться ни одним из своих защитных приспособлений, но в последнее время, девушка размышляла над тем, была ли она достаточно метким стрелком, чтобы прикончить мышь-мародера с помощью электрошокера.
Когда Мэдди открыла дверь цвета лесной зелени, свет зажегся внутри дома, девушка вошла и задвинула щеколду. Никто так и не бросился на нее из-за угла, она кинула свою сумочку на красный плюшевый стул у двери. Громадный камин царил в центре большой гостиной и отделял ее от того, что планировалось как столовая, но использовалось Мэдди в качестве кабинета.
На кофейном столике перед обтянутым плюшем диваном лежали ее записи и старая, пять на семь, фотография в серебряной рамке. Она подошла к портрету и посмотрела на лицо своей матери, на ее золотистые волосы, голубые глаза и широкую улыбку. Снимок был сделан за несколько месяцев до того, как Элис Джонс умерла. Фотография счастливой двадцати четырехлетней девушки, такой яркой и полной жизни. Словно пожелтевшая карточка в дорогой рамке, большинство воспоминаний Мэдди тоже поблекли. Она помнила кусочек того и отрывок другого, например, как мама красилась и расчесывала волосы, перед тем как отправиться на работу. В памяти всплывал старый синий чемодан фирмы Самсонит и то, как они переезжали с места на место. Сквозь размытую призму двадцати девяти лет, Мэдди помнила, как мама в последний раз загрузила все вещи в их «шеви маверик» и они два часа ехали на север в Трули, чтобы поселиться в трейлере с жестким оранжевым ковром на полу. Самым ярким воспоминанием о маме для Мэдди был запах ее кожи. Она пахла миндальным лосьоном. Но лучше всего в память врезалось то утро, когда тетушка приехала в трейлерный парк и сказала ей, что мама умерла.