– Она не хотела.
– Это просто слова, но, если ее целью действительно было всего лишь напугать, зачем же она зарядила пистолет?
Мэг поникла.
– Я не знаю.
Мик положил сэндвич назад на тарелку и скрестил руки на груди.
– Ты когда-нибудь размышляла о том, подумала ли тогда мама о нас?
– Подумала.
– Тогда почему, Мэг? Почему убийство мужа с любовницей оказалось важнее, чем ее дети?
Мэг отвела глаза.
– Она любила нас, Мик. Ты не помнишь, как хорошо нам было, вспоминаешь только плохое. Она любила нас и папу тоже.
Это не у него проблемы с памятью. Он-то не забывал ни хорошее, ни плохое.
– Я никогда не утверждал обратное, просто, полагаю, она любила нас недостаточно. Можешь пережевывать это еще двадцать девять лет, но я никогда не пойму, почему единственным выходом из положения для нее оказалось убийство.
Мэг уставилась на свои ноги и прошептала.
– Я не хотела, чтобы ты знал, но, – сестра прицельно уставилась на него, – отец собирался нас оставить.
– Что?
– Ради той самой официантки. – Она сглотнула, словно у нее ком стоял в горле. – Я слышала, как мама говорила об этом по телефону одной из подруг. – Мэг горько рассмеялась. – По-видимому, одной из тех, кто не спал с отцом.
Папа собирался оставить маму и их. Мик знал, что должен испытывать какие-то эмоции: гнев и, возможно, ярость, но ничего не ощущал.
– Она ведь со стольким мирилась ради него, – продолжила Мэг, – как унизительно было видеть, что весь город судачит о его отвратительных романах. Год за годом. – Мэг покачала головой. – Отец бросал ее ради двадцатичетырехлетней официантки, она не могла принять это, не могла позволить, чтобы с ней так обошлись.
Мик посмотрел на свою сестру, на ее красивые глаза и черные волосы. Сестру, оберегавшую его так же, как он оберегал ее, по крайней мере, насколько это было в их силах.
– И все эти годы ты знала и не сказала мне ничего?
– Ты бы не понял.
– Чего? Я понимаю, что мать предпочла застрелить отца, а не дать развод, и понимаю, что она была больна.
– Не была она больна. Просто ее загнали в угол. Она любила его.
– Это не любовь, Мэг, – он взял тарелку, пиво и вышел из кухни.
– Откуда тебе знать?
Слова сестры вынудили его остановиться. Мик развернулся и посмотрел на нее из дверного проема в столовую.
– Разве ты когда-нибудь любил? Так сильно, что от мысли потерять твою половинку все в тебе сжималось в узел?
Он подумал о Мэдди. Об искренней улыбке, едком юморе, о котенке с неправильным прикусом, которого она взяла в свой дом, хотя утверждала, что ненавидит кошек.
– Может и нет, но в одном я чертовски уверен. Если бы я любил женщину так сильно, то никогда не причинил бы ей боли, и не обездолил бы наших детей. Возможно, я мало знаю о любви, но это мне ясно.
– Мик, – Мэг направилась к нему, протягивая руки, – прости, мне не следовало так говорить.
Он поставил тарелку на стол.
– Забудем об этом.
– Я хочу для тебя самого лучшего, хочу, чтобы ты женился, завел семью, потому что знаю, каким прекрасным отцом и мужем ты станешь. Я же вижу, как ты любишь меня и Трэвиса. – Она обняла его за талию и прижалась щекой к твердому плечу, – но даже если ты никого не встретишь, с тобой всегда буду я.
Мик втянул в себя воздух, но все равно его не отпускало ощущение удушья.
Глава 15
Мэдди сидела на диване, уставившись в темный экран телевизора, и поглаживала Снежинку. В животе ныло, в груди болело так, что было трудно дышать. Она чувствовала себя совершенно разбитой. Возникла мысль позвонить подругам и спросить у них совета, но Мэдди сразу отмела ее, ведь в их маленькой группке именно она всегда проявляла силу духа и решительность, но в данный момент этих качеств не было и в помине. Совсем наоборот.
Впервые за очень долгое время Мэдди Джонс боялась. Бессмысленно дальше отрицать это. Не удастся назвать навалившееся чувство «опасением» и, как ни в чем не бывало, двинуться дальше. Ощущение было чересчур реальным, слишком глубоким и донельзя пугающим – страшнее, чем сидеть напротив серийного убийцы.
Мэдди всегда казалось, что влюбиться – это все равно, что врезаться в кирпичную стену. Вот еще все как обычно, и затем – бац – и ты уже ошарашено бормочешь: «Боже милостивый, я ведь влюбилась». Но ничего подобного. Любовь прокралась в ее сердце исподволь, постепенно и прежде, чем беспечная дуреха поняла, что происходит. Сначала робкая улыбка и прикосновение, затем взгляд, поцелуй, классный секс, розовый ошейник для котенка, укол в сердце и захватывающие предвкушения одно за другим, и вот уже она увязла так безнадежно, что бессмысленно отрицать случившееся. Слишком поздно поворачивать назад. Никакой больше лжи о своих чувствах. Мэдди провела рукой по спинке Снежинки, шерсть налипла на черную рубашку и юбку, но девушку эта мелочь не заботила. Она всегда считала, будто не умеет себя обманывать. Очевидно, научилась.