— Почему? — Тень вновь на мгновение растворилась тёмным вихрем и, скользнув над полом, воплотилась за спинкой кресла Воина, над которым с интересом и склонилась, изучая лицо. Волосы, взвихрившиеся было облачком, мягко опали ей на плечи, одна из прядей шаловливо мазнула мужчину по носу, тот поморщился, но не проснулся. — Тоже психологически кондиционируется?
— Думу думает, — усмехнулся начальник Третьего отдела, наблюдая за её манипуляциями. — Зайди-зайди, он обрадуется. Только сперва расскажи хотя бы, где тебя носило столько времени? Ты, конечно, и раньше отлучалась, но чтобы так надолго — и это после жизнерадостного: «Мальчики, я пойду погуляю, скоро вернусь, не скучайте!»…
— А что такого? — Женщина оторвалась от своего занятия и скорчила капризную гримаску. — Для меня прошло пять дней, так что я ничуть не покривила душой. Откуда я знала, что на той Грани время течёт настолько забавно? Ну, через день, конечно, догадалась, когда мои птички принесли мне отсюда новостей за десять лет, но…
— …но раз уж зашла — так чего возвращаться раньше времени? — закончил за неё Палач, салютуя бокалом. Тень улыбнулась ему его же улыбкой. Это был один из тех моментов, когда становилось неумолимо ясно, что эти двое знакомы очень давно и прочно, а чтение мыслей друг друга уже вошло в привычку.
Сырая серость за окном несколько посветлела. Утро всё же вступало в свои права, пробиваясь сквозь согнанные тучи. Тень прищурилась на окно, а затем вновь растворилась в воздухе — и через пару секунд её черноволосая голова уже прижималась к груди Палача. Когда её бокал успел опустеть и оказаться на столе, не смог бы заметить даже самый внимательный наблюдатель.
— Пять утра — не самое удобное время для долгих и красочных рассказов, особенно после пьяной ночи. — Её шёпот походил на дуновение ветра, тонкие руки чуть крепче сжались на талии старого друга. — Тебе надо поспать. Бери пример с приятеля. А я навещу Алехандро. У нас ещё будет время на поговорить, много времени. В ближайшие пару десятков лет я не собираюсь никуда уходить.
Палач осторожно погладил лёгкие, струящиеся тёмные пряди. В уголках его глаз собрались морщинки, и тот, кто увидел бы его в этот момент, ни за что бы не дал меньше пятидесяти этому мужчине. А то и больше. В следующий миг он уже улыбался:
— Я посплю. Даю честное слово. Пару часов, но посплю.
— Вот и молодец.
Лёгкий поцелуй в лоб — и Тень в прямом смысле слова выскользнула из объятий друга и просочилась сквозь потолок, оставив после себя едва уловимый аромат духов, не известных ни одной смертной моднице.
Начальник отдела бархатного вмешательства посмотрел в потолок. Потряс головой, будто сомневаясь, не причудился ли ему странный визит. Потом задумчиво взглянул на Воина, мирно похрапывающего в кресле, и оглушительно хлопнул в ладоши:
— Подъём, силовые структуры! Конец света проспишь.
Воин оказался на ногах в долю секунды. В руке кинжал, волосы встрёпаны, взгляд чуть расфокусирован:
— А? Что? Рагнарёк?
— Армагеддон. И всемирный потоп в придачу. — Палач едва удержался от смеха. — Иди-ка ты, друг любезный, к себе. Поспи часиков пять и отправляйся ловить волков, точнее, Волка. Седого, как это утро. А я здесь посплю примерно столько же и отправлюсь договариваться с наставницей твоего сына, ибо один хрен больше некому.
— Ага, — кивнул Воин и душераздирающе зевнул. — Поспать — это хорошо… А нахрена ты меня будил? Ты ж не в кресле спать будешь.
В глазах Палача мелькнули чёртики. На короткое мгновение, но Воин это заметил и удовлетворённо кивнул про себя.
— Понял. Чтоб жизнь мёдом не казалась. Пойду, пожалуй.
На пороге его догнал тихий голос бывшего эмиссара:
— Спасибо, демон.
Воин, не оборачиваясь, небрежно махнул рукой:
— Не за что, чувак. Обращайся.
2012 год. Июль. Германия. Клиника «Бад-Айблинг», приблизительно сутки назад.
— Это противоречит здравому рассудку. Я попросту не имею права подписать подобную бумагу, герр Вит, — Гюнтер Танненберг раздражённо пожал плечами. Брюнет в майке и шортах, сидевший в кресле напротив доктора, терпеливо вздохнул.
— А я в очередной раз повторяю вам, милейший, вы подпишете эту бумагу, хотите вы того или нет. — Немецкий Вита был почти идеален, и Танненберг про себя удивился, как человек, настолько хорошо владеющий языком нации непревзойдённых педантов, может не понимать простейших вещей.
— Поймите же! Дело не в моём желании. Герр Нам в данный момент не в состоянии даже самостоятельно сидеть, не то что совершить перелёт…
Дверь кабинета открылась, и Гюнтер подавился собственной фразой. На пороге стоял его пациент. Дорогой серый костюм висел на нём, как на вешалке, на лбу выступила лёгкая испарина, но он стоял. Менее чем через сутки после того, как пришёл в себя после трёхлетней комы.
— Невозможно, — пробормотал Танненберг.
— Я слышу от вас это слово уже в пятнадцатый раз за последние два с половиной часа, — с истинно немецкой въедливостью уточнил Вит и перешёл на русский: — Братишка, как ты?
— Честно говоря, хреново до ужаса, — Нам поморщился, — но на порядок лучше, чем пару часов назад. Чем ты меня напоил?
— Один хитрый коктейльчик производства твоей супруги. Тебе хватит часов на десять, потом над тобой придётся серьёзно поработать. С другой стороны, за это время мы как раз доберёмся до Питера.
— Герр Вит, я требую объяснений, — в голосе Гюнтера появились стальные нотки. — Происходящее невозможно не только с точки зрения медицины, но и…
— Малой, чего этот сушёный немец от тебя хочет? — устало поинтересовался Нам, осторожно опускаясь в кресло.
— Объяснений. А я думаю, что проще: мозги ему отканифолить или на лапу сунуть, чтоб заткнулся?
— Это же Германия. Ему проще вообще память стереть.
— Тогда уж всей больнице разом и не только. Ты ведь тутошняя достопримечательность. Сей потомок викингов на тебе три работы защитил.
— С ума сойти, — Нам прикрыл глаза. — Скажи ему, что это чудо господне.
— Какого конкретно господа?
— Не знаю. Какого-нибудь местного.
— Что он говорит, герр Вит?
— Что его настоящее имя — Магни и он сын Донара. Его отец спустился на землю, благословил его молотом и восстановил его силы.
— Ч-что? — у Гюнтера отвисла челюсть.
— А вы получите двести пятьдесят тысяч евро за подпись на этом документе и ещё полмиллиона за молчание о том, что лечили полубога, — скучающим тоном закончил Вит.
— Брат, я ещё не забыл числительные. Откуда у нас такие деньги?
— Золото. Очень-очень много. Ирландия богата на этот металл, ты в курсе?
— О-о-о… — Нам усмехнулся. — Понял тебя.
— Так что, доктор, мы с вами договорились? — Вит с усмешкой посмотрел на опешившего Танненберга. — Или вы предпочтёте встретиться с его отцом лично? Я могу это устроить.
— Какой-то бред, — беспомощно улыбнулся Гюнтер. — Что ж, если вы настаиваете… но как я объясню это своему начальству?
— А зачем вам что-то им объяснять? — Вит поднял бровь. — На мой взгляд, при таких средствах ваша мечта о «Клинике Танненберга» будет вполне осуществима.
— Откуда вы знаете? Впрочем, кажется, я уже не хочу в этом разбираться, — доктор размашисто подписал отказ «герра Нама» от дальнейшего участия клиники в его судьбе и протянул бумагу Виту.
— Благодарю вас, герр Танненберг. Деньги будут переведены на ваш счёт в течение суток. Брат, подъём. Летим домой.
Дверь за странными русскими закрылась. Гюнтер посидел с минуту, переваривая информацию, затем достал из ящика стола лист бумаги и принялся аккуратно, от руки выводить название документа. Прошения об увольнении он предпочитал писать по старинке.
2012 год. Июль. Германия. Аэропорт Мюнхен имени Франца-Йозефа Штрауса. От пятнадцати до двадцати часов назад.
Последние из Сумеречного Братства добрались до частного самолёта во франкфуртском аэропорту уже в сумерках. Возле трапа их автомобиль встречал мужичина огромного роста в грязно-зелёном плаще с нашивками пилота. Голова мужика была обрита налысо, а рыжей щетине позавидовал бы сам Барбаросса.
— Вит, так тебя растак, ты знаешь, чего нам стоило задержать рейс на час?
— Не ори, Эрик, — тот помог Наму выбраться с пассажирского сидения, и взгляд рыжего смягчился.
— Ладно. Добро пожаловать на борт, господа. Полёт проводит лучший в мире пилот.
Глава четырнадцатая
2012 год. Июль. Санкт-Петербург. Центральный офис Агентства «Альтаир». Кабинет Александра Евгениевича Светлова.
«…Формирование личности происходит под давлением обстоятельств. Личность, изначально представляющая из себя аморфное соединение инстинктов, черт характера и эмоционального фона, формируется посредством внешних факторов. Внутренние качества, такие как воля, терпение и прочие, с одной стороны, являются неотъемлемой частью личности, с другой же — проявляются исключительно при воздействии извне. Дайте мне волю в создании окружающих условий, и я сделаю гения из любого, даже посредственного человека. Да, чем ниже потенциал, тем больше вероятность гибели или непоправимой психической травмы испытуемого. Но поверьте, люди — очень гибкие создания с колоссальным запасом живучести. Человек приспосабливается ко всему. Жестоко? Да. Однако, как показывает практика, это единственный путь достижения чего-то большего, нежели общество потребления, что ныне правит бал на большей части земного шара.
Точно так же, как личность, формируются и «запредельные», или, по человеческой терминологии, «аномальные» способности. Единственное отличие: для проявления этих способностей необходим некто опытный, кто даст толчок этому развитию. Без наличия опытного наставника проявление способностей практически невозможно. Шансы спонтанного развития энергетика — примерно один к восемнадцати миллиардам. И это, в целом, неплохо, иначе планета была бы населена детьми, постоянно играющими даже не со спичками, а с ядерной кнопкой. На примере древней Индии мы уже видели, к чему привело существование нации с поголовно развитыми энергетическими способностями, и помним, чем закончилась битва на поле Куру. Некоторые последствия сей баталии нам приходится ликвидировать до сих пор.
Однако я считаю совершенно необходимыми слежку, отбор и впоследствии принятие под патронаж Агентства детей с потенциалом к энергетическому развитию. Проект «Детский сад» необходимо развивать, пока не стало поздно. В противном случае, боюсь, мы потеряем возможности к расширению состава Агентства через пятьдесят-семьдесят лет. Возможность поддержания состава на должном уровне пойдёт на спад через сто — сто двадцать лет».
Дата. Подпись. Палач отложил ручку, искусно стилизованную под гусиное перо, и посмотрел на Светлова. Тот кивнул.
— Я считаю, что ты абсолютно прав. Однако, как тебе известно, Его Высочество крайне скептически относится к возможности запуска данного проекта. В первую очередь, из-за отсутствия необходимого педагогического состава. Мы слишком привыкли к обучению уже оформившихся личностей. Дети давно не являются нашим профилем.
Палач коротко усмехнулся и бросил всего одно слово, от которого невозмутимый Александр сморщился, будто от зубной боли:
— Мэрионн.
— Тебе прекрасно известно, в какой ситуации она находится.
— Известно. Уже сотню лет. И с этим тоже пора что-то решать. Если ни ты, ни Его Высочество не собираетесь ничего с этим делать…
— Не можем, Палач, — мягко поправил Светлов. — Мы не можем ничего поделать, ибо дохлую лошадь погонять бесполезно, а от скелета этого скакуна давно остался лишь прах. Печально, что специалист такого уровня фактически похоронил себя заживо, но это был её выбор.
— Значит, на этот выбор надо каким-то образом воздействовать. Я уже пытался — теперь ваша очередь. Снова. — Палач ткнул пальцем в бумагу, лежавшую на столе у Светлова. — Перечитай то, что я пишу. Формирование личности и внешние факторы. Внешние, понимаешь, maggiore[6]?
— Понимаю. Однако тебе также известен один из основных постулатов Агентства. Полное отсутствие принуждения. Тебе и самому вполне ясно, что необходимые условия для Мэрионн созданы. Рано или поздно последует результат. Либо его отсутствие, что само по себе будет говорить о многом.
— Главное, чтобы не слишком поздно. Мэрионн ясно дала мне понять в частной беседе, что не намеревается возвращаться к прежней должности. Зато готова думать о «Детском саде». Но и при её полном отказе нам придётся что-то делать. — Голос начальника Третьего отдела потускнел. — Мир гниёт, Александр. Медленно, но верно. И только от нас зависит, что с ним будет дальше.