Но, несмотря на это, их литература внесла неоценимый вклад в понимание религиозных основ движения и сделала возможной новую оценку их верований и целей, а также внесла понимание в проблему религиозного и исторического вклада исмаилитов, и ассасинов, как их ветви, в ислам. В результате образ ассасинов значительно отличается и от слухов и фантазий, привезенных с Востока средневековыми путешественниками, и от искаженного образа злобных фанатиков, созданного в XIX в. востоковедами после ознакомления с произведениями, написанными ортодоксальными мусульманскими теологами и историками, чьей главной задачей было опровергать и презирать, а не объяснять или понимать. Ассасины больше не являются бандой накачанных наркотиками, запрограммированных мошенниками на убийства вооруженных простофиль. Это и не тайная секта террористов и не синдикат профессиональных убийц.
Новая проповедь
В автобиографии Хасана ибн Саббаха, сохраненной историками позднего времени, он рассказывает собственную историю: «С самого детства, с семи лет, я обожал учиться, желал стать религиозным деятелем; до семнадцати лет я лишь искал и исследовал знания, однако придерживался веры своих отцов.
В Рее я встретил человека, одного из товарищей (сами исмаилиты называли себя «рафик»). Его звали Амира Зарраб; время от времени он объяснял учение халифов Египта, как до него делал Назир-и Кушраф…
Никогда во мне не было сомнения или неуверенности в исламе; я живу с надеждой на то, что это — живой, терпеливый, властный, всеслышащий и всевидящий Бог, Пророк, имам, разрешающий и запрещающий, небеса и ад, призывающий и прощающий. Я предполагал, что религия и вера состоят из того, чем владеют люди в общем и Ши'а в частности; мне никогда не приходило в голову, что истину надо искать за пределами ислама. Я думал, что доктрины исмаилитов были философскими (среди правоверных это было ругательством), а правитель Египта — философ.
У Амиры Зарраба был добрый характер. Когда он впервые заговорил со мной, то сказал: «Исмаилиты говорят то-то и то-то». Я возразил:
«О, друг, не говори их слов, они изгнанники, и все, что они говорят, направлено против религии». Между нами возникали противоречия и шли споры. Он опровергал и разрушал мою веру. Я не позволял ему делать это, однако в моем сердце его слова оставляли огромный след. Амира говорил мне: «Когда ты думаешь ночью, в своей кровати, ты понимаешь, что мои слова убеждают тебя».
Позднее Хасан и его учитель разошлись, но юный ученик продолжал свои поиски и читал исмаилитские книги, где находил что-то, убеждающее его, и что-то, наоборот, разуверяющее. Жестокая и ужасная болезнь завершила его обращение.
«Я думал: конечно, это истинная вера, я не признавал этого из-за моего великого страха. Теперь назначенный час пробил, и я должен умереть, не достигнув истины».
Хасан не умер. Выздоровев, он нашел другого исмаилитского учителя, который завершил его обучение. Следующим шагом должна была стать клятва верности имаму Фатимидов; так сказал ему миссионер, который получил право от Абд аль-Малика ибн Атташа, главы исмаилитской миссии, дава в Западной Персии и Ираке. Вскоре после этого, в мае — июне 1072 г., глава самолично посетил Рей, где встретился с новообращенным. Он одобрил его, дал назначение на пост дава и приказал ехать в Каир, представиться при дворе халифа — другими словами, отправляться в штаб-квартиру.
Не является достоверным тот факт, что несколько лет спустя Хасан отправился в Египет. История, рассказанная несколькими персидскими авторами и представленная европейским читателям Эдвардом Фитцджеральдом в предисловии к его переводу «Рубаи», рассказывает о событиях, приведших его к отъезду. Если верить этой истории, Хасан ибн Саббах, Омар Хайям и визирь Низам аль-Мулк были приятелями-студентами у одного учителя. Все трое заключили соглашение о том, что первый из них, кто достигнет успеха, должен будет помочь остальным двум. Низам аль-Мунк в надлежащее время стал визирем султана, и его однокашники изложили свои просьбы. Обоим были предложены должности губернаторов. Но оба отказались, правда, по разным причинам. Омар Хайям избегал служебной ответственности и предпочел пенсион и удовольствия бездельника. Хасан же отказался довольствоваться провинциальной должностью и искал более высокое место при дворе. Вскоре он стал кандидатом на пост визиря и опасным соперником для самого Низама аль-Мунка. Визирь затеял интригу против Хасана, использовал обман, чтобы очернить его в глазах султана.