Позади Ксеркса стоит царский казначей, весьма важное лицо при дворе. Возможно, им был евнух. Его подбородок не виден под замысловатым головным убором — башлыком. На рельефах дворцов этот же головной убор встречается у слуг, несущих еду. В правой руке у казначея знак власти — кусок ткани, который ошибочно принимали за салфетку. В действительности же это полотенце. (В древности ели руками. До и после еды передавали чашу с полотенцем, для того чтобы вытирать руки, — в те времена салфетки еще не были известны.) Далее следует личный оруженосец царя. Он несет боевой топор и чехол для лука, высеченный с большим изяществом и отличающийся тонко отработанными деталями. Вполне возможно, что это Аспатин — оруженосец, о котором упоминает текст на гробнице Дария. В левой руке у него ремешок от чехла, перекинутый через плечо и заканчивающийся птичьей головой. В правой — скифский боевой топор; одна сторона металлической головки имеет форму рыбы, которую утка держит в клюве, другая — наковальни. На правом бедре — короткий меч, ножны которого прикреплены кожаным ремешком к спускающемуся двойному поясу. Рукоятка меча плоская, овальной формы; на эфесе две горизонтальные полосы, квадратные и треугольные насечки. Лезвие убрано в ножны с тонким орнаментом. Верхняя часть их в форме лука украшена изображением стоящих спиной друг к другу на задних лапах грифонов. Они повернули головы и свирепо глядят один на другого. У грифонов головы ястреба, а тело и передние лапы с когтями льва.
На ножнах, края которых искусно украшены каймой, изображены также шагающие на задних лапах девять козерогов. На наконечнике — голова быка. Рог его образует цветок в форме сердца, окаймленный девятью лепестками; внизу условное изображение льва. Ножны удерживаются у бедра благодаря плетеному кожаному ремешку, который проходит вокруг правого колена. Позади оруженосца идут персидские воины. Вся эта сцена происходит под балдахином, от которого остались только шесты и кисти.
Со времени пожара до наших дней
Вскоре после сожжения Персеполя Александром Македонским в 330 г. до н. э. территорию, на которой он был расположен, вновь заселили персы. Некоторые дворцы (например, постройка Н) наскоро отстроили, для того чтобы в них можно было поселиться, а селение Стахра (в нескольких милях к северу от дворца) было заселено и стало называться Истахр. За несколько веков до гибели от нашествия арабских армий (VII в. н. э.) он превратился в большой город. О существовании этого города свидетельствуют в Персеполе две надписи на языке пехлеви, относящиеся к сасанидскому периоду. Одна датируется вторым годом царствования Шапура II (312 г. до н. э.), а другая высечена в его честь двумя сановниками. В более поздние времена были добавлены новые надписи. К IV в. относятся и изображения сасанидских царевичей на лошадях в так называемом гареме Ксеркса.
В течение многовекового исламского периода (начиная с VII в. н. э.) известные путешественники оставляли описания своих посещений Персеполя. Первый из них — Адуд ад-даула Фан-Хусрау, буидский правитель, чья первая резиденция была в Ширазе. При нем в 944–955 гг. высечены две надписи. Из них следует, что Фан-Хусрау помогали два человека, которые прочли все написанное на памятниках. Одного из них звали Марасфанд. Эго был мобед (духовное лицо) Казеруна Тогда зороастризм еще распространялся в этих местах, и мобед оказался в состоянии прочесть пехлевийские надписи Шапура II.
Однако в них не упоминается о том, что Адуд ад-даула снял четыре большие двери и переправил их в Шираз, где они были поставлены в его дворце вблизи Шираза, в Каср-и-Абу Наср.
Другие надписи на арабском и персидском языках относятся к 392—1002, 438—1046, 444—1052, 462—1069, 562-1166, 773-1371, 825-1422, 829-1425, 869-1464, 881—1476 и 1296–1878 гг. Они (в том числе и поэтические строфы, близкие к стихам Омара Хайама) никогда тщательно не изучались ни сами по себе, ни в их связи с Персеполем.
Те, кто высекал эти надписи, называли территорию Персеполя Тахт-и Джемшид («Трон Джемшида», мифического правителя Ирана). Это название было в ходу в течение многих веков, после того как Истахр пришел в упадок. Описания мусульманскими географами Персеполя настолько похожи, что, возможно, некоторые из них переписывали их у своих предшественников, хотя сами никогда и не бывали здесь. Очень характерны впечатления Аль-Балхи, относящиеся к XII в. Он сообщает: «Затем он [Джемшид] построил дворец у подножия горы, равного которому не было во всем мире.