Студент. Нет, не хочу, сыт-с. Ну-с, Прибышев-младший, упитались? Шествуемте.
Иван Михайлович. Гм… Еще что?
Приказчик. На Каменном не косят.
Иван Михайлович. Как так? А вольные?
Приказчик. Наши мужики согнали; у них там драка вышла. Маторина всего в кровь избили. Он пришел, в конторе дожидается.
Любочка. Я и забыла сказать. Страшный какой, папаша, точно разбойник. Мамаша, я так испугалась.
Иван Михайлович. За что драка?
Приказчик. Вышли косцы, только стали – прибежал Демкин с сволоками, – они тут пахали, – как вы, говорит, смеете в нашего барина угодьях косить! Он нас нанял, говорят. То-то, говорит, вы больно ловки, нам цены сбивать. Вишь, выискались по одному рублю за десятину косить! Он бы нам два дал, как нужда бы пришла, а то бы так лошадьми стравили. И начал лущить. Тут с поля мужики прибежали. Избили в кровь.
Любочка. Вся голова вот так по сих пор в крови. Такой ужасный!
Иван Михайлович. Что ж вы смотрели? Ведь это ваше дело. Что ж староста?
Приказчик. К старшине уехал.
Иван Михайлович. Хорошо, очень хорошо!
Приказчик. Да что, Иван Михалыч, с этим народцем служить никак невозможно-с. Нынче опять ночью две веревки украли. Шиненые колеса было утащили, спасибо, углядел. Сколько раз приказывал запирать – не слушают. А ведь за все я ответить должен. Я, кажется, старался, своей, кажись, крови не жалел. Уж сделайте такую милость – меня увольте.
Иван Михайлович. Что ж ты, братец, однако!
Приказчик. Нет, уж сделайте такую милость, я не могу.
Иван Михайлович. Что вы, шутите, верно? Как же это возможно, в самую рабочую пору.
Приказчик. Воля ваша-с, Иван Михалыч, а я вам не слуга. Старался я, сколько мог. Только грех один с этим народцем. Увольте.
Иван Михайлович. Вот и хозяйничай! (Ходит в волненье. Останавливается перед приказчиком.) Свинья ты! Как же вы полагаете, что можно напутать, нагадить да в самую рабочую пору уйти?
Приказчик. Что ж делать!
Иван Михайлович. Вон! Только рук марать не хочется. Нет, это разбой. Это черт знает что такое! (Ходит.)
Марья Васильевна. Ведь я говорила, что они теперь все уйдут.
Любочка. А ты бы, папаша, вольным трудом. Анатолий Дмитриевич говорит, что это лучше.
Иван Михайлович. Ну вас к богу! Мелют, не знают что. Завязать глаза, да бежать! Все раскрыто, развалено, тащут, крадут, никто ничего не работает! Мальчишки старших учат. Все перебесились. Вот те и прогресс!
Катерина Матвеевна. Тут есть, по-моему, причины, глубже коренящиеся в отношениях строя народной жизни.
Иван Михайлович. Отстаньте вы, ради Христа! Что ж, вы останетесь? Я вас прошу остаться. Пойми, что я не могу приискать теперь вдруг другого.
Приказчик. Никак не могу-с, у меня и место есть.
Иван Михайлович(сердится). Хорошо, так ты думаешь, что ты так со мной разделаешься? Разбойник! Хорошо. А в стан!
Приказчик. Не смеете-с, нынче уж это прошло время.
Иван Михайлович. А, не смею? (Схватывает его за шиворот.)
Марья Васильевна(вскакивает). Jean! Иван Михайлович, что ты! Меня пожалей!
Иван Михайлович. Нет, я с тобой разделаюсь по-своему. Пойдем, каналья! (Ведет к двери.)
Венеровский. Вот и я явился к вам – руку!
Иван Михайлович. Нет, это невозможно! Что делать?
Венеровский. А у вас что? Житейское? Что ж, хорошее дело. Хе, хе, хе!
Иван Михайлович. Нет никаких средств! вот человек, облагодетельствованный мною, отпущен на волю до манифеста, землю подарил. Управлял именьем и теперь вдруг, без всякой причины…
Венеровский. Не хочет продолжать служения, хе-хе! что ж, дело известное. Хотелось бы его побить, помучать, пожечь на тихом огне, да нельзя – что ж делать! Это дурная сторона вольного труда.
Иван Михайлович. Ну, да черт с ним совсем! [К приказчику.] Ступайте, сдайте старосте. Я сам приду.
Венеровский. Ей-богу, вот на вас любуешься, Иван Михалыч. Как вы себя ломаете. Это сила! Да, сила. А еще называют вас ретроградом – хе, хе!
Марья Васильевна. Чаю или кофею хотите со сливками? вот белый хлеб, масло.
Венеровский. Merci. Ну, а вообще, как вольный труд? Я подъезжал, видел: кипит работа – хе, хе! Идет?
Иван Михайлович. Ах, не спрашивайте! Идет, да вот этакие неприятности. Вы как?
Венеровский. Да мы что – ничего, работаем понемножку. Все это грязь губернская давит, душит. Кое-как боремся.
Иван Михайлович. Ну да, да.
Венеровский. Все подвигаемся, все понемногу; вот вчера школу открыли для детей золотых дел мастеровых. Выхлопотали помещенье, все: кое-как собрали деньжонок по купцам на книги. Идет ничего. Вы приезжайте как-нибудь с Любовь Ивановной посмотреть. Интересно.
Иван Михайлович. Вот ваша деятельность благодарная. Ну, а что, когда ваша другая лекция?
Венеровский. Да все некогда, все служба. Мошенничают очень заводчики. Третьего дня одного поймал. В три тысячи взятку предлагал, хе, хе! Смешные люди, даже и оскорбляться нельзя. Ведь что ж делать: все равно как по-китайски говорят, хе, хе, хе! Вы приезжайте на днях с Любовь Ивановной школу посмотреть. Да, знаете, работаешь, работаешь – оглянешься, все-таки чувствуешь, что хоть сколько-нибудь облагораживается этот губернский круг. Хоть ненавидят, хе, хе, да мне что! Я люблю, как ненавидят. Признак силы, хе, хе! А я так не ненавижу, а презираю.