О Боже! Я чую!
Даешь!
Счетная палата обнародовала сумму взяток и откатов, полученных российским чиновничеством в 2006 году. Она превысила 3 миллиарда рублей.
Товарищи, сегодня буду краток. Мы обогнали Штаты и Китай. На три мильярда выявлено взяток — сто миллионов долларов, считай. Всю жизнь мою (себя я помню с детства) идет борьба с коррупцией в стране — но если честным быть, то эти средства чиновником заслужены вполне. Он вообще достоин пьедестала, а вы ему — какие-то рубли… Ведь лучше стало жить? Ведь легче стало?! Прикиньте бегло, сколько мы смогли: у нацпроектов — суперперспективы, трещит от нефтедолларов казна, и Русский марш, и левый запретили (зачем идти на поводу у зла?), строительство шурует полным ходом, инвесторы давно вошли в азарт — страна, как рана, смазанная йодом, рубцуется буквально на глазах. Стремительно, как пушечные ядра, несемся мы в сияющую даль — и это все за жалких три мильярда? Да полноте, берите, нам не жаль! Смотрите все — Америка, Европа ль, — как платит весь народ своим добром за нефть, за оборонный комплекс «Тополь», за Центробанк, «Газпром» и автопром, за наше динамичное развитье, за тот неутихающий аврал, которого устроить даже Витте никак не мог — поскольку меньше брал! Москва буквально стала плавать в жире. Да, в девяностых хапали не так — но в девяностых так ведь и не жили, кроме того, простите, был бардак. Я думаю, мы всей страной играем в особый государственный заем — и если жизнь еще не стала раем, мы просто недостаточно даем.
Поэтому давайте сбросим маски, откроем для чиновника кредит и наконец забудем эти сказки о том, что нам коррупция вредит. Мы люди прагматического склада, мы так живем с рожденья до седин, вы нам скажите прямо — сколько надо? Мы сколько надо, столько и дадим. Не надо только скромничать, чиниться — берете не чужое, а свое. К примеру, сколько надо на больницы? А сколько — на дешевое жилье? На чистый суд, на умную Госдуму, на Пенсионный фонд с другим главой? Мы только просим: назовите сумму. А скидываться русским не впервой. Когда-то мы в одном порыве жарком собрали денег, как заведено, на ополченье Минина с Пожарским — и где поляки? То-то и оно! Нам скидываться — главная отрада. Единый наш порыв — помочь властям. Вы нам скажите просто: сколько надо. А то ведь хвост не рубят по частям. Мы четко понимаем: это зерна грядущих благ и будущих конфет. Давать и брать в России не позорно. Давали Пушкин, Лермонтов и Фет, давали Абрамович и Потанин, и Фридман, очень строгий господин…
Четыре миллиарда — мы потянем.
А скажут пять… Поплачем и дадим.
По кругу
19 декабря 2006 года исполнилось 100 лет со дня рождения Леонида Ильича Брежнева. В память о генсеке вышли не только многочисленные воспоминания, но и телесаги, и даже эта колонка.
Вождей не любит русский люд, хотя и гнет пред ними спину. Кто слишком слаб, кто слишком лют, кто лют и слаб наполовину… Любой из доблестных отцов нам непременно ставит клизму — а делать что? В конце концов, откуда взяться гуманизму на этом режущем ветру, в глухих лесах, во тьме морозной? Нам были все не по нутру: и грозный Петр, и Ваня Грозный — и только Брежнев Леонид, бровями темен, духом светел, под пенье мирных аонид свое столетие отметил. Страна, кряхтя, залезла в ларь, его реликвии достала… «Вот идеальный русский царь! — она промолвила устало. — Он был всему народу мил и до, и после перехода в загробный мир. Борец за мир и друг рабочего народа!»
А что? Действительно просвет на фоне прочих наших батек. В восьмидесятом, спору нет, он был отчасти маразматик, а весь его ареопаг был очень глупое начальство и при ходьбе качался так, как поздний Ельцин не качался; в торговле правил беспредел, все разучились делать дело, при этом Марченко сидел, и Новодворская сидела, везде процвел холуйский стиль (начальник — Бог. Подите троньте!), и в Горьком Сахаров грустил, а Солженицын жил в Вермонте, и были жуткие трусы, и много черного металла, и не хватало колбасы (хотя когда ее хватало?), но уточнить не премину: хоть он и правил в темпе вальса, зато любил свою страну. И в том никто не сомневался. Пусть либералов тонкий слой замрет от дерзости подобной, но было видно: он не злой. Хотя не очень сильно добрый. Он как-то сдерживал развал, но не давил авторитетом; он жить умел — но жить давал и даже помнил меру в этом. Превознесенный до небес (превыше было божество лишь) — он был не ангел, но не бес. Он был не светоч, но не сволочь. Он в чем-то был такой Лужков (хотя Лужков суровей, что ты!)… И я, в компании дружков о нем травивший анекдоты под самый первый свой стакан, — я, сочинитель дерзких басен, смекал, что этот старикан мне не особенно опасен. Я понимал, что он устал и не набросится, затопав. (Да, был еще Афганистан… Но это настоял Андропов.)