Заразные годы

Песнь о вещем Владимире

В Киеве на выборах сперва победил, а потом проиграл Виктор Янукович

Как ныне сбирается вещий Вован
Поздравить вождя Украины,
Не зная еще, что Павловского план
Уже превратился в руины.
Он трубку виском прижимает к плечу:
«Я вас, Янукович, поздравить хочу!»

Польщен Янукович: не каждый премьер
С Вованом общается вещим!
Но как, не нарушив приличных манер,
Сказать, что поздравить-то не с чем?
Ероша хохол и кусая губу,
«Вы рано звоните», — он цедит в трубу.

«Да как это рано? — не понял ВВ.
— Ведь я же сказал, чтобы сразу!
Приказы мои исполняют в Москве,
Как только закончу я фразу!»
«Все так, — отвечает соседний глава, —
Но тут, к сожаленью, пока не Москва».

«Ну ладно, — бурчит недовольный ВВ
И в ярости трубку бросает. —
Пока они тянут и пилят лаве,
Поеду я лучше на саммит!»
Но с саммита снова звонит Януку
И хитро ему произносит: «Ку-ку!»

«Ку-ку», — говорит Янукович в ответ.
Тогда с выраженьем зловещим
ВВ говорит: «Принимайте букет.
Иль снова ты скажешь, что не с чем?
Поставил я подпись! Ты понял, чувак?!»
Но вновь Янукович ответил: «Никак».

Меж тем и общественность как-то бузит,
Не ждавши такого сюрприза.
«Ты с чем поздравляешь его, паразит?!» —
Шипит из угла Кондолиза.
«С днем ангела!» — ей говорит ВВП,
А сам понимает, что это ЧП.

Три дня пробежало. Российский вожак
Настроен все резче и резче.
Он снова звонит: «Поздравлять или как?» —
Но, слыша привычное «Не с че…»,
Швыряет любимую трубку с гербом
И в твердую стену колотится лбом.

«Ну как это можно? — он стонет в тоске. —
Он что там — кидает монету?!
Когда я кого назначаю в Москве,
Вопросов, как правило, нету!
Бывает, назначишь кого-нибудь, мнять, —
И сразу же можно уже поздравлять!»

Зеленый друг

Осенью 2004 года доллар продолжил падение. Многие россияне разуверились в нем

Люблю тебя, хоть ты не обещаешь создать со мной классической семьи. Ты спишь со мной (в подушке). Воплощаешь в себе одном все ценности мои. Ты символ власти, доблести, свободы, уверенности, нежности, еды. В тебе храню я прожитые годы. В тебя я воплотил мои труды. Ты заслонил кремлевские рубины, не говоря про русские рубли. Вся жизнь моя ушла в тебя, любимый. Отсюда и накал моей любви.

Идеи — фетиш. Мне не до идей уж. Патриотизм развеялся как дым. Меня тревожит то, что ты худеешь, но ты мне даже нравишься худым. Мы связаны с тобой, как Холмс и Ватсон, как инь и ян, как горн и пионер, и как-то лучше падать вместе с баксом, чем подниматься с гривной, например. Толстеет рубль — теперь он весит много, но что мне проку от таких монет? Я на тебе читаю: «Верим в Бога». А на рубле читаю: «Бога нет».

Как опытный преступник — с адвокатшей, как модный галерейщик — с меценатшей, как эмират арабский — с эмиратшей, с тобой я свыкся. Ты мне не чужой. Ты падаешь — но с женщиною падшей приятней, чем с неопытной ханжой. С тобой резервы русского народа, я верю, будут в целости всегда. Пускай к финалу будущего года ты сбросишь пять процентов — не беда! Конечно, это бьет по нашим шеям и поджимает наши животы, но мы с годами все не хорошеем, и радостно, что с нами вместе ты.

В стране, где пахнет водкою паленой, где разбавляют даже молоко, — мне нравится, что ты такой зеленый и что тебя подделать нелегко. Что запретят тебя — мне думать больно. У нас ведь правят левою ногой… Но как люблю я чистый взгляд Линко́льна! Что? Ли́нкольна? Как скажешь, дорогой! Тебя мне не заменит Центробанк, блин! Как будто Центробанк Россию спас! Все хороши, но самый милый — Франклин. Он лучше Вашингтона в сотню раз.

Исчезнет евро — я стерплю потерю: ты перспективней, ясно и ежу. По-прежнему я все тобою мерю и все, что есть, в тебя перевожу. Среди российской вечной круговерти лишь ты один — надежность и уют. Как ты стыдливо прячешься в конверте, когда тобой зарплату выдают! Надежная, проверенная суша, добытая в мучительной борьбе… Пускай я не люблю, допустим, Буша. Но Буша ведь и нету на тебе!

Пусть ценник, украшающий обменник, грустнеет с каждым днем календаря, — тебе я верен, как кавказский пленник был верен долгу, грубо говоря. И с гордостью, глотая ком соленый, я говорю российским господам: «Он будет стоить тридцать, мой зеленый!»