- Отвечай, Зарема, - поддержал родственника отец. - Раз тебя спрашивают, ты обязана отвечать на вопросы.
- Вопросы только какие-то странные, - ответила Зарема отцу, и, повернувшись лицом к гостю, спросила:
-Зачем Вы добиваетесь, чтобы я сказала, что уважаю своих родителей? Чтобы обвинить меня в очередной раз, что я их позорю, не подчиняюсь, нарушаю обычаи и, в конце концов, добьюсь того, что все из-за меня будут презирать моих родителей?
- Зарема, не груби, - вставил отец девушки.
- Да, Абдул, надо было тебе построже Зарему воспитывать, а теперь тебе можно только посочувствовать. Я ведь хотел по-хорошему с ней поговорить, а она, видишь, решила, что я на нее нападаю. Поэтому, видимо, и перешла в наступление. Дело в том, что поручили мне передать вам кое-что, после чего, возможно, невеста наша успокоится и будет слушаться уважаемых ею родителей.
- Что за новости? - спросил уставший от бесконечных «чтений морали» отец Заремы.
- Да, вот сообщили мне, что русский парень-то наш не один уехал после окончания учебы, а взял с собой сокурсницу по имени Таня, которая любит его давно и бегает за ним хвостом, и все в общежитии видели, как она перед ним на коленях стояла, умоляла взять ее в жены. Я о таком позорном поведении и не слыхивал никогда прежде. Но как бы то ни было, а эта вот Таня уехала вместе с ним.
Часть 11
Услышавшая эту новость Зарема замерла от охватившего ее ужаса! Грудь обручем сжала немыслимая тоска и боль. Слухи об этой Тане до нее, конечно, доходили, но она не придавала им никакого значения, но такое! Перед ее внутренним взором возникло доброе открытое лицо Саши. Да, что же это?! Быть этого не может! О, Аллах, когда ж это кончится?
- Как я устала выслушивать это бескрайнее море сплетен и гадостей, что обо мне и Саше распускают! - возмутилась Зарема вслух. - Но я-то себя знаю лучше других, и Сашу я знаю, поэтому, кто бы что ни говорил, какие бы предположения не выдвигал, основываясь на своем опыте, на своей, пусть тайной, глубоко спрятанной, скрытой, но все же безусловной испорченности. Именно испорченности! И не смотрите на меня так осуждающе! Для меня все эти разговоры абсолютно бессмысленны и только вызывают досаду. Со всех сторон меня атакуют, убеждают смириться, подчиниться, согласиться на тот путь, что избрали для меня родители, когда я только родилась и не могла ничего сама решать. Но сейчас я выросла, во многом разобралась и не хочу, чтобы мою судьбу ломали через колено только потому, что я имела несчастье, родившись мусульманкой, полюбить русского парня, и от своей любви, и от его любви не прятаться, не убегать.
Я ничего не украла, никого не убила, не пошла по рукам, и в Дербенте не одна я не ношу платок и не одна я отказываюсь выйти замуж за человека, выбранного мне родителями, не одна я хочу учиться, чтобы быть независимой ни от родителей, ни от будущего мужа.
- Ишь, ты! Будто с трибуны выступает! Ну, и ну! Немудрено, Абдул, что тебе с твоей старшенькой так нелегко приходится, - вставил въедливый родич.
- Так она у нас и с трибуны выступает, общественница. «Движение за освобождение женщин Востока» - слыхал? - спросил мужчину Абдул Галилович. - Так она в нем состоит, набралась от них всякого. Там и выступать научилась, теперь ей никакая трибуна не страшна, нас воспитывает и не понять иногда, кто кого родил, и кто кого должен премудростям жизненным учить?
- Почему вы говорите обо мне в моем присутствии, как о неодушевленном предмете? - возмущенно спросила Зарема, стоя у стены с крепко сцепленными за спиной руками. - По-вашему выходит, что я должна уважать всех вокруг, а ко мне никто не должен относиться с уважением? Никто не должен считаться с моими взглядами, с моими желаниями, с моим мнением! Все вокруг озабочены только тем, как эти желания и стремления подавить, чем охладить мой бунтарский характер, как заставить подчиниться и принудить выйти за нелюбимого.
Зарема говорила напористо, но искренне, потому что хотела, чтобы ее, наконец, поняли и оставили в покое. Юную горянку несла на себе волна поднимающих голову молодых мусульманок, угнетенных и подавляемых столетиями, а в те предвоенные годы еще и призываемых государством учиться, становиться свободными и самодостаточными. Строптивый, упрямый, протестный характер Заремы очень соответствовал этой, во многом справедливой борьбе. Сжигающая ее юную душу запретная любовь к Саше Коваленко была ее заветной мечтой, ее знаменем, ее крылатой огненной колесницей, на которой Зарема надеялась долететь до того райского уголка на земле, где она будет со своим дорогим Шуриком, где станет его любящей и любимой женой, и тогда, а в этом она была уверена, счастье ее будет безмерным, бесконечным и божественно прекрасным, как в сказочном сне.