В отличие от трудностей, перенесенных Фатимой, испытания и невзгоды Заремы длились годы и годы, и она заплатила немыслимо дорогую цену за возможность стать женой и жить рядом с любимым, за счастье родить ему детей. Но сейчас Зарема ничего подобного в отношении себя не могла предположить категорически и продолжила рассказывать.
- Оставшись одна, Фатима решила, что обилие растительности на дне ущелья между дорогой и пещерой свидетельствует о наличие воды, поэтому она смело спустилась к подножию горы и убедилась, что ручеек там действительно бежит, но почему-то не журчит. Прислушавшись, Фатима, удивилась, что впервые за все время ее путешествия от Дербента она не слышит пения птиц. Вокруг было очень тихо. Толстый слой опавших листьев сильно пружинил под ногами, но, как ни присматривалась Фатима, она не обнаружила ни одного муравья, ни одного паучка или гусеницы. От гнетущей тишины звенело в ушах, но Фатиме очень хотелось пить, есть и невыносимо тяжелыми от усталости были ноги, поэтому она зачерпнула воды из ручья и на его бережке немного поела сыра с хлебом. Предупрежденная проводником о запахе, Фатима принюхалась, и ей показалось, что какой-то странный неприятный аромат примешивается к вечернему воздуху. Он напомнил ей запах дыма от горящей серы, которым работники в их доме травили клещей в жилищах животных и домашней птицы.
Перекусив, Фатима встала, отряхнула шаровары, недлинное платье с теплой вышитой накидкой и кожаным поясом, и решила подняться вверх по той горе, где была пещера, чтобы выйти на открытое место перед ней и позвать Борисби оттуда. Он увидит ее и выйдет к ней.
Но, постояв немного, она ощутила странный холод и тревогу, а гнетущую тишину в ущелье вдруг нарушил заунывно повторяющийся звенящий звук, непонятно кем или чем производимый. Эхом отдающийся где-то вдалеке, звук, то усиливался, будто приближался, то ослабевал, удаляясь.
Ставшие от страха ватными ноги, не хотели Фатиму слушаться. Запах на высоте человеческого роста ощущался сильнее, чем поблизости от земли, поэтому Фатима закрыла лицо платком до самых глаз. Она попробовала крикнуть отсюда, но звук собственного голоса показался ей шуршащими при падении хрустальными льдинками.
Белесый туман стал заполнять ущелье. Он колыхался, то, поднимаясь вверх, то, стелясь внизу, и становился густым и непрозрачным, как молоко, то струился вверх голубоватым дымком и тогда, возвращаясь вниз к состоянию молока, приносил с собой отчетливые фигуры старцев в длинных одеждах, в высоких папахах и с окладистыми бородами.
Фигуры призраков были так реальны, что внушали одинокой страннице нечеловеческий ужас. На ее глазах, которым она не могла не верить, призраки поворачивали головы, махали руками, будто жестикулировали, общаясь. А тут еще этот непрекращающийся душераздирающий звон в лишенной каких-либо других звуков ватной тишине. Голова у Фатимы закружилась, в глазах потемнело, и она потеряла сознание.
Когда очнулась, была глубокая ночь. Стало так холодно, что у Фатимы зуб на зуб не попадал.
-Ды-ды-ды. З-з-зарема,- стуча зубами, едва выговорила Сальминат,- я замерзла, больше не могу. Пойдем домой, доскажешь, когда ляжем спать, а то я уже заледенела.
- Что же ты молчала? - накинулась на младшую сестренку Зарема. - Давно бы пошли в тепло! Здесь горы и по ночам холодно. Я-то уже давно это поняла и привыкла, а ты значит, еще маленькая и легкомысленная, если из-за желания дослушать терпишь холод, не бережешь здоровье, - накинулась на сестренку Зарема, поспешно скручивая коврик.
-Не сердись, не ругай меня, Заремочка, просто я заслушалась, мне было интересно, и я не понимала, что мне холодно, пока ты не сказала, что Фатима очнулась и поняла, что ей холодно. Видимо, я так сжилась с твоим рассказом, что будто наяву видела все, что случилось с Фатимой, и чувствовала, будто это все со мной происходит. А когда ты сказала, что Фатима замерзла, то тут же замерзла и я, но ей некому было пожаловаться, а у меня есть ты, моя старшенькая, моя заботливая...
Сальминат говорила и говорила, будто долгое молчание во время рассказа Заремы удерживало фонтан из слов внутри нее и теперь пробку сорвало.