— Бакунин. Это моя революционная кличка. Вы же знаете Бакунина…
— Ну что ж, товарищ Бакунин, хорошо — спрятал улыбку командир, и, когда за горбуном захлопнулась дверь, проговорил с усмешкой: — Ишь ты — революционная кличка…
— Вы не сомневайтесь, капитан, — подал голос Какач. — Парень немного странный, ему нужно выправлять мозги, начитался разных брошюр анархистов, социал-демократов, «аграрного союза», но очень честный и хочет по-настоящему бороться.
Накануне Нового года, наконец, ударил легкий морозец. Свежий сверкающий снежок так бодро поскрипывал под ногами, что Юрий вдруг затосковал по родным местам. Захотелось промчаться на лыжах под соснами в лесу близ Калинина, спуститься на широкую снежную равнину замерзшей Волги и скользить вдоль ее берегов, наслаждаться мелодией встречного ветра и колючим морозом. Юрий потоптался во дворе и, вздохнув, вернулся в дом.
В комнате Карел Яйтнер, Кадлец и Фаустов, окружив себя густым табачным дымом, вели о чем-то серьезный разговор. Карел часто бывал и в Ждяре, и в Немецки-Броде, и в Светла и приносил много ценных сведений о немцах, о движении на дорогах, о делах на предприятиях. Юрий прошел в угол и, присев там на корточки, принялся осматривать батареи питания для рации.
Карел рассказывал, что он видел сегодня в Ждяре. Самое интересное оказалось на станции. В депо стоят четыре отремонтированных паровоза, которые вот-вот, после экипировки, должны уйти.
— Редкий случай — сразу четыре целехоньких паровоза, от и до, — сказал капитан и повернулся к Кадлецу: —Володя, займись этим делом. Нужно фрицам испортить новогоднее настроение. Сегодня ночью паровозы взорвать.
— Хорошо, командир. Кого можно взять?
— Кого хочешь. Возьми больше людей, прикрытие нужно на всякий случай организовать.
— Командир, вернулся Бакунин!
Фаустов встал и быстро направился навстречу Йозефу.
— Ну что?
Чех устало опустился на стул, затем молча махнул рукой.
— Говори же, что там было?
— Они оборонялись очень мужественно… — наконец проговорил Букачек. — Жители говорят, что все погибли, а немцев было положено там видимо-невидимо. Никто точно не знает, как немцы окружили партизан, одни говорят, что каратели случайно наткнулись, другие, — что хозяева предали. Доказательств нет…
— Погибли! — застонал Кадлец.
Капитан ничего не говорил, только закурил от дымящейся папиросы новую.
— Ну мы им, гадам, сегодня сделаем новогодний подарок, — зло сказал Владимир. — В память о наших товарищах сделаем…
Дежурный экипировщик в депо, болезненного вида чех, одетый в форму немецкого железнодорожника, с удивлением уставился на вошедшего в сторожку бородатого немецкого офицера. Отставив кружку с недопитым кофе, чех проговорил:
— Здравствуйте, господин офицер. Сегодня чудеса происходят. Только что заходили чешские жандармы, а до них — немецкие. Что это у вас появились дела под Новый год?
— Служба, пан, служба! — ответил Кадлец, усаживаясь перед жарко горящей печуркой.
Железнодорожник подвинул офицеру чашку кофе и равнодушно спросил:
— Я вас, пан офицер, что-то еще не встречал. Откуда приехали, осмелюсь спросить? Из Остравы?
Кадлец усмехнулся, прикурил от уголька.
Дежурный был рад приходу офицера. Ведь ночью так медленно тянется время и так хочется его скоротать, хотя бы с незнакомым человеком. Да к тому же немецкий офицер любезно слушал болтовню обыкновенного экипировщика локомотивов. Такое редко бывает с эсэсовцами. И дежурный говорил, как неспокойно теперь стало в воздухе — того и жди, что прилетят русские самолеты и начнут бомбить. А тут еще четыре паровоза привели, пришлось быстрее их ремонтировать.
— Отремонтировали? — спросил офицер.
— Конечно. Завтра, в Новый год, прицепим к ним воинские эшелоны.
Разговор перескакивал с темы на тему, говорили о погоде и русских самолетах, о качестве эрзац-кофе и последних слухах о разгроме англо-американских войск в Италии, о том, какая нынче тяжелая доля у железнодорожников…
Офицер слушал, не перебивая, потом вдруг встал и сказал:
— Что ж, пойдем, посмотрим, как эти паровозы приведены в порядок.
— Зачем ходить? — недовольно ответил железнодорожник. — Час назад жандармы все осмотрели.
Голос офицера стал жестким:
— Нужно осмотреть еще раз! И поживее!..
Дежурный не стал спорить с эсэсовцем, тем более что у офицера кобура с пистолетом была передвинута к самой пряжке ремня. Время военное, русская армия уже совсем близко, и немцы стали очень раздражительны. Так что лучше не выводить из себя этого самонадеянного офицеришку.
И железнодорожник нехотя шагнул за дверь, в темную ночь. Лишь несколько минут спустя, привыкнув к темноте, он едва различил неподвижно стоящие человеческие фигуры. Он испуганно остановился.
— Это мои солдаты, — сказал офицер.
Солдаты молча двинулись вслед за ними к зданию депо.
Дежурный долго возился с огромным замком, висящим на двери, пытаясь дрожащей рукой вставить ключ в скважину, но это ему не удавалось. Тогда ключ взял офицер.
Скрипнула дверь. Вошли в депо, огромное помещение, пахнувшее мазутом, машинным маслом и паром. Ничего не было видно. Но все чувствовали, что в этой кромешной тьме, где-то рядом, стоят громадины-локомотивы.
В руках офицера зажегся электрический фонарик. Его слабый свет выхватил из темноты огромные тени солдат, направляющихся к паровозам. Дежурный крикнул:
— Что вы там делаете? Пан офицер, прикажите им!
— Молчать!
Железнодорожник уставился на блеснувший пистолет. Только теперь понял: «Партизаны»!..
— Денис, передай взрывчатку! Франтишек, быстро к последнему паровозу, вместе с Беловым!
…Четыре мощных взрыва потрясли спящий город Ждяр. Это был грозный фейерверк в память о погибших друзьях и горький новогодний подарок гитлеровцам. Когда люди выбежали на улицу, они увидели над круглым зданием депо пламя.
Примчавшиеся из комендатуры немцы обнаружили в сторожке на столе лист бумаги со словами «Сердечный привет». И размашистая подпись: «Иван Грозный».
Вскоре на многих улицах и площадях Ждяра, Нове-Место и других окрестных населенных пунктах появились объявления, в которых гитлеровские власти обещали за поимку партизана «Ивана Грозного» полмиллиона крон.
САМОТИН
В начале января отряд «Зарево» перешел в хутор Самотин, находившийся в неглубокой лощине, в стороне от дороги на Поличку. Дома в нем стояли на большом расстоянии один от другого, а усадьбу старосты и харчевню, окруженные густыми еловыми посадками, даже трудно было отнести к Самотину — они виднелись далеко за поворотом дороги. Северо-восточнее села начинался лес, который постепенно поднимался по склонам Чешско-Моравской высочины.
В этом неприметном селении Фаустов и решил создать базу для отряда. Усадьбы крестьян Франтишека Какача и старого Застеры стояли ближе всех к лесу. В этих хозяйствах и расположились партизаны. Хозяева стали охотно помогать отряду, несмотря на то, что при малейшем подозрении в содействии патриотам гитлеровцы жестоко расправлялись с местными жителями. Бойцы отряда строго соблюдали порядок, установленный капитаном. Днем ни один партизан не выходил из дома, даже если казалось, что никакой опасности или подозрительных лиц поблизости нет. Лишь с наступлением сумерек фаустовцы уходили на выполнение заданий и возвращались в темноте. Хозяевам, у которых едва хватало на пропитание своей семьи, партизаны помогали по хозяйству, как могли.
Первые дни 1945 года начались для отряда удачно. Через четыре дня после «новогоднего фейерверка» в Ждяре группа в составе Алексея Белова, Николая Болотина и Владимира Курасова отправилась в район Немецки-Брод и в шести километрах севернее этого города взорвала железную дорогу и воинский эшелон. Три пассажирских вагона с немецкими солдатами свалились под откос. Тут же загорелись пять товарных вагонов с боеприпасами. Долго, оглушительно рвались снаряды, трещали патроны. Взрывы далеко разносились в морозном воздухе, и партизаны, которые укрылись в лесной сторожке на горе и отсиживались там в ожидании темноты, с удовольствием прислушивались к такой музыке.