Выбранный из ямы песок они таскали в сад и ссыпали в бомбоубежище.
— Даже хорошо, — зло говорил Шурик. — Я бы все щели зарыл. Пусть фашистам прятаться негде будет, когда их наши летчики бомбить начнут.
В это время Галя отбирала вещи, которые хотела спрятать. Вовка едва взглянул на беспорядочную груду:
— Набрала чашек, ложек, платьев, всякой ерунды. Будто маленькая, не читала, что фашисты прежде всего уничтожают.
Он вынул из отцовского шкафа красные тома Ленина, историю партии, «Вопросы ленинизма». Потом присоединил к отобранному томики Пушкина, «Как закалялась сталь» и любимые отцом «Тихий Дон» и «Поднятую целину».
Галя стояла пристыженная. Она впервые подумала, что, может быть, и зря Вовку не берут в партизанский отряд.
Книги перенесли в сарай, опустили в сундук. Сверху положили портреты, снятые со стен, и только оставшееся место Вовка разрешил Гале занять вещами.
До глубокой ночи Вовка маскировал зарытую яму: высыпал труху с сеновала, потом нагреб из помойки несколько ведер мусора и перенес их в сарай.
— Ну вот, теперь хорошо, — удовлетворенно сказал он, осмотрев свою работу.
Эшелон уходил в конце дня. Длинный состав красных теплушек был переполнен женщинами, детьми, стариками.
Оба мальчика не могли отойти от Гали. Шурик уткнулся в ее бок и замер, а Вовка держал сестру за руки и кусал губы, чтобы не расплакаться.
Последний гудок, последние слезы. Мимо проплыли замолкшие, как бы насторожившиеся корпуса маргаринового комбината, потом домики пригородного колхоза, и эшелон вылетел на широкий простор степи.
Над степью стояла пыль. Вдоль железнодорожного полотна гнали стада; тракторы тащили за собой повозки с вещами, на которых сидели стайки нахохлившихся ребятишек. Тракторы безжалостно подминали заросли высокой, еще не спелой кукурузы, почерневшие шляпки подсолнухов.
— Глядите, пожар! — крикнул Шурик.
Все всмотрелись в ту сторону, куда он указывал. Старик казак сурово произнес:
— Это не пожар, сынку. Наши хлебушко жгут. — И не столько для мальчиков, сколько для себя добавил: — Чую, дюже погано придется фашисту на нашей кубанской земле.
Багровое солнце проплывало над краем степи.
Неожиданно раздались прерывистые гудки паровоза. Все бросились к распахнутым дверям теплушек. Как бы выскочив из-за раскаленного диска солнца, от горизонта приближались три самолета.
Паровоз резко затормозил, и вдоль состава понеслась чья-то громкая команда:
— Выходить из вагонов, прятаться в кукурузе!
Женщины, ребятишки прыгали вниз с высокого полотна, падали, снова поднимались и бежали в поле.
Метнулся к двери и Вовка, но Шурик ухватил его за руку.
— Тише… Успеем, — сказал он. — Бери чемодан, а то альбомы пропадут.
Вовку била нервная дрожь.
— Не бойся, успеем, — успокаивал Шурик. — Я их повадки в Ленинграде изучил.
Вовка прыгнул вниз, бросился было бежать, но его снова остановил Шурик. Он держал на руках маленькую спящую девочку, о которой впопыхах все забыли.
— Возьми ее! — крикнул Шурик.
Вовка бережно взял ребенка.
Продолжая тревожно гудеть, паровоз, а за ним и вереница вагонов двинулись с места. Навстречу мальчикам с плачем бежала женщина. Она кинулась к девочке, но Шурик в этот момент закричал срывающимся голосом:
— Ложитесь! Ложитесь!..
Он схватил за руки Вовку и женщину, изо всех сил потянул их к земле и сам лег в неглубокую канаву. Из кукурузы несся плач перепуганных детей и женщин.
Противный, все нарастающий вой — и одна за другой рвутся бомбы. И снова команда Шурика:
— Вставайте, побежим, пока они на другой заход пойдут! — Все трое поднялись и побежали к большой яме на краю поля.
Вовке было стыдно за свою растерянность.
— Ух, больно они неожиданно налетели, — смущенно сказал он. И с тревогой спросил: — А как же поезд — ушел?
— Смотри! — крикнул Шурик.
Машинист то бросал состав вперед, то с такой же стремительностью двигался назад, то резко тормозил. Бомбы ложились далеко от поезда, увидев, что в маневрирующий состав попасть трудно, фашистские летчики начали кружиться над степью и строчить из пулеметов. То там, то здесь слышались крики.
— Эх, винтовку бы!.. Винтовку! — повторял Вовка.
Вдруг землю сотряс грохот артиллерийского залпа и вслед за тем раздались очереди автоматических зенитных пушек, увлекшись охотой за женщинами и детьми, фашисты не заметили выехавшей из-за лесной полосы артиллерийской части.
— Падает! Горит! — понеслись над степью многоголосые выкрики.