Владимир Губарев
Зарево над Припятью. Записки журналиста
Дмитрию Биленкину - писателю и другу - посвящаю.
Много лет мне снится один и тот же сон. Огненный вал встает у горизонта и катится к городу. И не задержать его, и не остановить... Он обрушивается на дома и улицы, и в этом огненном смерче погибает все. А потом вал уходит, остается потрескавшаяся выжженная земля, и лишь один человек - моя дочь Мария - бредет куда-то вдаль.
Я просыпаюсь, и уже до утра не могу сомкнуть глаз.
Курю одну сигарету за другой и пью крепкий кофе, пытаясь избавиться от этого ядерного наваждения.
Когда начал приходить этот сон? И почему я не могу забыть о нем - ведь чаще всего сновидения уходят, едва мы просыпаемся?
Я не могу ответить на эти вопросы.
Но однажды из зала пришла записка:
"Вы по-прежнему считаете, что самое страшное - это ядерный взрыв? Или после поездки в Чернобыль вы стали думать иначе?"
...После командировок журналист рассказывает об увиденном на страницах газеты. Это верно. Однако я всегда с удовольствием приезжаю на разные встречи, будь то в заводском клубе, в министерстве, в других редакциях или в научном центре. Как бы подробно ни писал в своих репортажах, у читателей остается множество вопросов - и именно они позволяют более глубоко самому понять происходящие события, проанализировать их. Смотришь как бы "со стороны", чувствуешь пульс человеческого интереса.
Я много раз рассказывал об атомной науке и технике. Подчас в одних и тех же аудиториях - и свидетельство тому записка из зала.
Когда-то несколько лет назад говорил, что самое страшное, что довелось увидеть в жизни, - это ядерный взрыв. И именно после него начал сниться тот самый страшный сон. Но это все было до Чернобыля. А теперь?
1. Чернобыль. Первые минуты и часы аварии
"Я, Шаврей Иван Михайлович, родился 3 января 1956 г., белорус. Работаю в пожарной части ВПЧ-2 по охране Чернобыльской АЭС с 19 сентября 1981 года на должности пожарного. Во время аварии на ЧАЭС совместно с караулом нес службу в расположении части. Во время взрыва находился возле диспетчерской на посту дневального. В то время рядом были подменный диспетчер Легун С. Н. и заступивший на пост дневального Ничипоренко Н. Л. Стояли втроем, разговаривали, как вдруг послышался сильный выброс пара. Мы этому не придали никакого значения, потому что выброс пара происходил неоднократно за мое время работы в ВПЧ-2. Я собирался уходить отдыхать, как через некоторое время сработала сигнализация. Мы бросились к щиту, а Легун попробовал связаться с ЦЩУ, но никакой связи не было. И в это время произошел взрыв. Я бросился к окну. За взрывом последовали мгновенно следующие взрывы, я увидел огненный шар, который взвился над крышей машинного отделения четвертой очереди.
По тревоге мы выехали на загорание. По прибытии к месту происшествия машины и личный состав караула заняли свои боевые посты, потом через некоторое время наше отделение вызвали на помощь прибывшей на пожар СВПЧ-6. Они установили свои машины по ряду "Б".
Я и Петровский А. поднялись на крышу машинного зала, на пути встретили ребят с ВПЧ-6 - они были в плохом состоянии. Мы помогли им добраться к механической лестнице, а сами отправились к очагу загорания, где и были до конца, пока не затушили огонь на крыше.
После выполнения задания мы спустились вниз, где нас подобрала "скорая помощь". Мы также были в плохом состоянии".
Иван Шаврей эту "Объяснительную записку" писал в Москве, в клинике № 6, куда были доставлены из Чернобыля пожарные, наиболее сильно пострадавшие во время аварии.
"26 апреля 1986 года я, Прищепа Владимир Александрович, находился на дежурстве в ВПЧ-2 по охране ЧАЭС. Дневное дежурство нашего, 3-го караула прошло без происшествий. В ночное время я должен был стоять дневальным. После просмотра телепередач я лег отцыхать. Ночью я услышат взрыв, но не придал этому значения. Затем, через 1-2 лпшуты, прозвучала боевая тревога. Я быстро оделся и сел в автомобиль. Увидел пламя на АЭС возле вентиляционной трубы и на кровле помещений ГЦН. В наш автомобиль сел начальник караула лейтенант Правик Б. Н. Он по радиостанции пере дал в СВПЧ-6 вызов № 3, по которому все машины Киевской области должны следовать на ЧАЭС для тушенич пожара. По прибытии на АЭС второе отделение поставило автонасос на гидрант и подсоединило рукава для сухотруб. Лейтенант Правик В. П. по транспортному коридору побежал в машинный зал... Мы приехали в ряд "А", машину поставили на пожарный гидрант и проложили магистральную линию к сухотрубам, которые вели на крышу машинного зала. Я по пожарной лестнице полез туда. Когда я вылез на крышу, то увидел, что перекрытия нарушены, некоторые упали. Ближе к постоянному торцу на 4-м энергоблоке я увидел очаг загорания крыши. Он был небольшой. Я хотел к нему подойти, чтобы потушить, но перекрытия шатались. Я возвратился и пошел вдоль стенки по пожарному водопроводу, подошет к очагу и засыпал его песком, так как рукавную линию проложить не было возможности. Затем я возвратился и на пожарной лестнице увидел майора Телктпикова Лео нида Петровича. Я ему доложил обстановку. Он приказал: "Выставьте боевой пост и дежурьте на крыше машинного зала". Мы выставили боевой пост и с Шавреем И. М. дежурили до утра. Утром пас начало тошнить, появилась рвота. Возле столовой нам дали по две таблетки и отправили на второй этаж санпропускника. Мы по мылись, но рвота не прекращалась. Я пошел в медсанчасть, мне дали таблетку и отправили в городскую поликлинику. Затем на другой день - 27.04.86 г. нас увезли в Москву в клинику Де 6".
Владимир Прищепа писал о первых минутах аварии через две недели. Шестерых пожарных, которые вступили в схватку с огнем и победили его, уже не было в живых.
А майор Леонид Телятников был в тяжелом состоянии...
"В 01 ч. 45 мин. прибыл на территорию АЭС со стороны КППЧ-2. Увидел разрушения аппаратного отделения 4-го энергоблока и горение на покрытии аппаратного отделения 3-го энергоблока. Горение было во многих местах и на различных отметках от 12,5 до 71,5 метра.
Наиболее интенсивно - на покрытии центрального зала 3-го энергоблока. Высота пламени достигла 1,5-2 метра..."
1-й и 2-й энергоблоки Чернобыльской АЭС расположены в отдельных корпусах. 3-й и 4-й - рядом, их разделяет вентиляционная шахта. Но машинный зал всех четырех блоков общий, а значит, огонь по крыше мог переброситься не только на 3-й блок, но и на остальные.
Майор Телятников принял единственно верное решение: в первую очередь ликвидировать очаги пожара на крыше машинного зала.
"...Через машзал я побежал к начальнику смены станции. По пути установил, что здесь горения нет. Вместе с Дятловым А. С. осмотрели 4-й блок. Через выбитые панели хорошо просматривались кабельные помещения, пожара там не было. Из центрального зала хорошо просматривалось не то зарево, не то свечение. Но там, кроме "пятака" реактора, ничего нет, гореть нечему. Совместно решили, что свечение исходит от реактора. Позвонил на ПСЧ В1ТЧ-2, доложил обстановку для передачи в Киев..."
Эта информация майора Телятникова показалась... невероятной?! Мол, такого не может быть!
"...Пошел в аппаратное отделение через транспортный коридор 4-го блока. Там сплошным потоком шла вода, пройти не было возможности. В это время с покрытия спустился лейтенант В. И. Правик, доложил обстановку. С ним еще семь человек, им было плохо, всех тошнило. Ехала "скорая помощь", я ее остановил и отправил всех в поликлинику. Поднялся на покрытие, там никого не было... Было около 3 часов. Связался с директором. Доложил ему обстановку о пожаре, попросил направить дозслужбу. Но у директора дозиметристов под рукой не было, он мне разрешил взять любого, кого найду на АЭС. Директор попросил откачивать воду, которая заливает 3-й энергоблок. Поставили одно отделение для откачки воды. Сам побежал искать дозиметристов.
Нашел одного на 1-м энергоблоке. Внутри обстановку полностью не знали, а на покрытиях пожар был потушен. Это было в 03 ч. 30 мин. Мы объехали боевые участки, был создан штаб пожаротушения. Об этом мы доложили директору...