Она рассказывала и не видела, что в дверях комнаты стоит брат, невысокого роста худощавый мальчик… Фуражка с большим лакированным козырьком обита набок, морского образца бушлат расстегнут… Он только пришел. Услышал из передней оживленный разговор, заглянул — да так и застыл в неподвижности. Тонкостью лица, черными бровями похож он был на сестру, но еще сильнее, чем она, вызывал он в памяти незабвенный образ своего отца — того матроса, расстрелянного в Севастополе, которого Константин с отрочества взял как образец для подражания…
— Это не Боря ли? — спросил Константин.
Она оглянулась.
— Борис! Ты знаешь, кто это? Это — Костя! Да что ты остолбенел? Ну, иди поздоровайся.
Мальчик подошел, взволнованно и застенчиво пожал руку, и Константин ощутил, что ладонь Бориса была загрубелая, жесткая.
— Работаешь? — спросил Константин, взглянув на эту еще отроческую ладонь.
Борис кивнул головой.
— Вот горе мне с ним, — рассказывала сестра. — Как только приехал в Питер, он хорошо сдал экзамен в гимназию, стал учиться и учился все время на пятерки, а дошел до четвертого класса — вдруг начал дурить: «Не хочу учиться, пойду в мореходное училище». Видишь, по-морскому вырядился.
— По отцовской дороге? — спросил Константин серьезно.
Бледные щеки мальчика вспыхнули, глаза сверкнули, он опять кивнул головой.
— Хорошо, что помнишь, — сказал Константин.
— Вот то-то и оно, что не только мы одни отца нашего помним, нашлись и другие памятливые; на экзамене в мореходное училище один из преподавателей-офицеров все приглядывался, а потом спросил: «Вы не сынок ли Николая Константиновича Котельникова?» Боря, конечно, признался. И представь, не приняли его, хотя экзамен сдал на пятерки. А из гимназии ушел и возвратиться не захотел. Игнаша взял его к себе в цех, хочет из мальчика подготовить мастера. Да что же это я?! — вдруг вскинулась она. — Скоро Игнаша вернется, да и ты, верно, голодный. Я сейчас… сейчас… — И она убежала.
В комнате секунду длилось молчание. Константин и Борис продолжали разглядывать друг друга, и чем дольше длилось молчание, тем больше нравился Константину его двоюродный братец.
— Я много про вас знаю, — сказал Борис.
— Да уж; верно, сестра все уши вам прожужжала, — ответил Константин.
Борис отрицательно покачал головой.
— Сестра все одно и то же твердит… А вот Антон Михайлович… — сказал он, таинственно понижая голос.
— Какой Антон Михайлович? — недоуменно спросил Константин.
— А вы с ним в ссылке вместе были.
— Погоди-ка… Иванин Антошка? Да неужто? Значит, он жив? Здоров? А откуда ты его знаешь?
— Мы с ним на одном заводе работаем.
— Верно, верно, ведь он питерский. Где же мне его увидеть?
— Я провожу вас.
— Проводи, Боренька, проводи… Как же это здорово! Ну, а ты как? Значит, с нами?
Разговор прервался. В комнату вернулась Вера, она привела толстенькую, свекольно-румяную девочку и гордо представила:
— Вероника.
Косички у Вероники были туго заплетены и дрожали, как пружинки. Своими маленькими, как у медвежонка, зеленоватыми глазками она неприязненно оглядела незнакомого дядю, неохотно, но вполне благопристойно подала ему красную холодную ручку. «Совсем на мать не похожа, — подумал Константин. — Верно, в отца».
— Ну, идем, я тебе покажу нашу квартиру, — сказала Вера. — Мы ведь только месяца два как сюда переехали, а то раньше жили возле самого завода. Но там душно было и две всего комнаты, а удобств никаких. А здесь ванна — видишь какая? Ведь Игнаша с работы грязный приходит. И кухня — видишь? Кухарку наняли, — торжественным шепотом сказала она. — Ну, а дом я сама прибираю, это мне удовольствие… Мебели только мало. Когда сюда, в светлые комнаты, переехали, видно стало, что все-таки неказиста наша обстановочка. Ну да ничего, мы обзаведемся… Меня только беспокоит, как на заводе. Ведь могут рассчитать Игнашу, а? Как ты считаешь?