— Только не думайте, что я на нелегальном положении, — с усмешкой ответил Константин. — Между прочим, нет! Мобилизован я под своей фамилией, отпущен сегодня по увольнительной и должен поглядывать на часы. Собрали сюда нас, землемеров, едва ли не со всей России. Военных топографов в армии оказалось недостаточно, приходится пополнять.
— На охоту ехать — собак кормить? — спросил Карабанов. — Это у нас во всем. Не готовы оказались к войне? А?
— Не готовы.
— Судя по погону, вы юнкер?
— Вроде. Учреждены краткосрочные курсы. Через два месяца прапорщик — и на фронт.
Разговор шел легко, быстро. Через короткое время Константину казалось, что Игната Васильевича он знает давно. Но он помнил, что люди подобного типа обычно бывали всегда ярыми прислужниками капитала, и поэтому Константин соблюдал осторожность, хотя ему очень хотелось спросить о товарище своем по ссылке Антоне Иванине. Впрочем, он промолчал еще и потому, что Борис обещал устроить с Иваниным встречу сегодня же.
Сразу же после обеда Константин, попросив извинения, ушел вместе с Борисом.
По тому, как Игнат Васильевич хотя и просил его заходить, но не очень задерживал, Константин почувствовал, что Карабанов не зря привез бутылку шампанского, у него есть какая-то своя новость — и, очевидно, приятная, но никому, кроме жены, он сообщать ее не хотел.
И это было действительно так. Едва захлопнулась дверь за Константином и Борисом, Игнат Васильевич обнял жену и сказал голосом, которому носовые звуки придавали особенно выразительный отпечаток торжества, довольства собой и радости:
— А теперь, Веруша, оставшись вдвоем, чокнемся за наши с тобой дела. Я знаю, квартира эта тебе нравится, но — что делать! — придется с ней расстаться. В Москву-матушку перебираемся, в Москву!
— Ой, Игнаша! — она изумленными и восторженными глазами глядела на мужа. — Я так и поняла, что ты не хочешь говорить при Косте. Но почему? Ведь ты видел его. Правда, он такой, какой я говорила? Он понравился тебе?
— Для тебя такие люди в новинку, а я вырос среди рабочих и, как ты знаешь, в молодости сам был связан… И на твой вопрос даже недоумеваю, что тебе ответить. Для рабочих такие люди — очень хороши, это их единственные верные друзья и заступники, это правильно. Ну, а для хозяев… Видишь ли, Вера, чем я ближе сейчас становлюсь к хозяевам, тем больше их понимаю. Может ли человек любить свою болезнь или смерть?.. А они, такие, как твой Костя, — смертельная болезнь современного промышленного устройства.
Игнат Васильевич задумался. Вера с ожиданием смотрела на него.
— Конечно, — сказал он, — они обещают вместо этого современного устройства установить свое, новое, более справедливое. Вместо капитализма — социализм… Ну что ж, посмотрим. Что такое капитализм — это известно, а что такое социализм — что можно сказать о том, чего не было, а? — задумчиво, сам с собой, говорил он. И вдруг, точно опомнившись, сказал: — Да что ж это мы отвлеклись бог знает куда!.. Костя твой — хороший малый, честный, но посвящать его в свои глубоко личные дела, думаю, что не стоит пока. А дела очень интересные. Получил я предложение ехать начальником цеха, а точнее сказать, директором нового строящегося завода в Москву. Оклад — четыреста рублей в месяц. Чуешь? Работа — та же, что и здесь: снарядное производство, но с той разницей, что все нужно наладить самому. Дело придется иметь с чудесным человеком — Рувимом Абрамовичем.
— Это что ты тогда рассказывал, который поддержал тебя?
— Он самый. Умница, чудесная голова. И вот что еще интересно: имею возможность нанять на завод всех наших здешних забастовщиков.
— Кого? — переспросила она. — И Антона?
— И Антона и всех. Понимаешь?
— Вот за что я тебя, Игнаша, особенно люблю: что ты не только о себе, а также и о людях думаешь, — сказала Вера, не сводя с лица мужа пристального и глубокого взгляда.
— Спасибо тебе на добром слове, но, между нами говоря, здесь соображения прямой выгоды. Ведь предприятие нужно будет начинать наново. Уже и сейчас, после мобилизации, которая проведена была в промышленных центрах под тем углом зрения, чтобы спихнуть в армию всех беспокойных людей, ощущается нехватка квалифицированных рабочих и в особенности по механическим цехам. Правда, производство снарядов по тому способу, который я установил на заводе, дело не очень сложное и могут быть к этому делу привлечены даже подростки… Но ведь на новом заводе предполагается сначала две, потом три, а потом шесть тысяч рабочих… Всю эту массу новых людей нужно научить. И вот я забираю всех уволенных с завода в связи со стачкой — а их около тридцати человек — и с их помощью пущу это дело.