— Вот этим-то он и лучше вас всех, — грубо сказала Анна Ивановна. — И не томите меня больше, а то я сейчас скандал устрою.
Рувим Абрамович с испугом взглянул на ее бледное с красными пятнами на скулах лицо и поспешно сказал:
— Извольте. Темиркан Александрович в начале войны командовал полком и в первом же бою был тяжело ранен.
— О-ой! — шепотом произнесла Анна Ивановна, это было похоже на шипение.
— Подождите, все благополучно. Какая вы нервная! Он уже выздоровел и назначен начальником штаба кавалерийской дивизии на Кавказском фронте.
— Тяжело был ранен, да? — Она раскачивалась, держась рукой за щеку, точно у нее зуб болел.
— Да, но все прошло. Я имею деловые отношения с некиим Джафаром Касиевым, вы, может быть, помните его, тоже веселореченец. Он рассказал мне обстоятельства ранения. Его ранили вот сюда, — Гинцбург тихонько шлепнул себя по жирному затылку. — Пуля повредила челюсть и задела язык.
— Бедный, бедный… — шептала Анна Ивановна. — Но почему сзади?
— Знаете, полк состоял из его единоплеменников, а отношения у них, особенно после восстания, такие сложные.
— Поймать бы этого, кто стрелял, и пальцы отрубить, потом язык… И на мелкие кусочки! — сквозь стиснутые зубы проговорила Анна Ивановна, и Гинцбург поежился: он не любил видеть пролитую кровь и даже представлять ее себе не хотел.
«Тоже хорошая дикарка, — подумал он. — Стоят друг друга».
— Не надо волноваться, — сказал он успокоительно. — После того как мы введем вас в права наследства, вы в конце концов можете позволить себе роскошь иметь князя Темиркана в любом качестве, в каком захотите. И тогда, если даже из Нидерландов или Нидерландской Индии явится какой-либо претендент…
— Я вам говорю: ниоткуда никто не явится, — нетерпеливо сказала она.
— Но всякий человек где-нибудь родился, — возразил Гинцбург. — У него могут быть если не родные братья и сестры, то двоюродные, или там дядя, или племянники, еще какие-нибудь ван Андрихемы…
— У него никого нет. Он стал ван Андрихемом в этой Нидерландской Индии. А родился он… — она помолчала. — Мне кажется, что родился он в Германии, потому что бредит по-немецки.
И как только она это сказала, Гинцбург вдруг понял, что она права, что никем, кроме как немцем, он быть не может.
«Это надо запомнить», — подумал Рувим Абрамович, рассеянно кивая головой и слушая ее шепот. Она просила во что бы то ни стало помочь ей свидеться с Темирканом, вызвать его в Петербург, чтобы встретиться и объясниться…
Борису и Константину нужно было пройти с одного конца Петербурга на другой. Боря предложил проехать в трамвае, но Константин отказался. Конечно, юнкерский погон давал некоторые привилегии Константину, он даже имел право войти внутрь вагона. Но там всегда можно было встретиться с офицером, а среди офицеров порой попадались заносчивые и придиры. А придраться можно было ко всему: ремень недостаточно затянут, фуражка набекрень, честь отдал небрежно. И будут тебя распекать на глазах всей публики.
Борис и Константин быстрым шагом в ногу прошли по всему Литейному. На вопросы Константина Боря отвечал очень коротко, видимо стеснялся. Так дошли до Невского, где Константин после приезда в Питер еще не бывал. Весь в белых и желтых огнях электричества, в пестром мерцании витрин, Невский гремел трамваями, и серо-стальные таксомоторы, оставляя бензиновую вонь, один за другим пролетали мимо. Толпа запрудила панели. Константину бросилось в глаза несколько вывесок кафе, то вертикальных, то написанных наискось. Выкрики, взвизги. Намалеванные женщины на перекрестках вплотную приближали свои лица к Константину, так что он отшатывался.
— Автомобилей стало много, — сказал Константин.
Борис поднял к нему бледное, с красными губами, обмерзшее лицо.
— Я слышал от одного военного, что маршал Жоффр, когда немцы подошли к Парижу, мобилизовал все парижские таксомоторы, несколько тысяч, и, перекинув целую армию с одного участка фронта на другой, заткнул таким образом прорыв, который сделали германские дивизии.
— Ты внимательно следишь за военными действиями? — спросил Константин.
— Сначала следил внимательно. В кабинете у Игната Васильевича висит карта обоих театров военных действий, и я флажками отмечал каждое изменение фронта.
— Ну, а теперь не отмечаешь? — спросил Константин.
Борис ничего не ответил. «Наверно, почувствовал в моем вопросе оттенок насмешки», — подумал Константин.
— Так кто же все-таки победит, по-твоему? — теперь уже серьезно спросил он.