— Что «так точно»?
— Давно, гражданин майор.
В землянке кто-то захрапел, а затем раздалось сонное бормотание. Перед моим взором возник старший сержант, как живой, во всей красе, со своей доброжелательной улыбкой и умным взглядом…
— То есть… час назад, гражданин майор, — решил выручить я старшего сержанта.
— Разведчик?
— Так точно!
— Так вот, разведчику на посту спать нельзя. Поняли? Если будете спать, пострадают оружие и люди. Слышите, как похрапывают? А это хорошие люди, жалко их. Понятно? Вот и надо их охранять. Запомните, чтобы это было в первый и последний раз.
— Так точно, в последний, гражданин майор! — Я окончательно проснулся и ощутил прилив новых сил.
Командир дивизиона и сопровождающий его дежурный офицер растворились в темноте. Опасность, кажется, миновала. В направлении, куда они удалились, один за другим раздавались окрики бодрствующих часовых. Лес ожил.
Я ходил вокруг землянки и размышлял о своем проступке. Я должен исправить допущенную ошибку, поэтому не буду будить смену и останусь на посту до подъема. Спите, ребята, спите спокойно, я бодрствую.
Вдруг что-то зашуршало в лесу. Я отступил в тень. Сердце учащенно забилось. Может, мне показалось? Нет, явственно слышится хруст сухих веток — кто-то крадется. Все ближе, я уже вижу его… это старший сержант. Возвращается от плятерувен, я знаю, что он туда ходит.
— Стой! — крикнул я во весь голос и вскинул карабин.
Он остановился.
— Новицкий, это я, старший сержант, — отозвался он шепотом, желая избежать шума.
— Старший сержант спит, — решительно возразил я.
— Не будь дураком, это я…
— Стой, стрелять буду! — заорал я.
— Тише там, черт возьми! — раздалось из землянки.
— Стою. И что дальше? — Старшина начал насмехаться надо мной.
Я мог бы спросить пароль, но сам его не знал, так как еще не принял присяги и официально караульную службу нести не мог.
— Могу сказать тебе пароль. — Старшина, подсказав мне разрешение этой не совсем приятной для меня проблемы, снова сделал пару шагов вперед.
Что делать? Что делать? Я лихорадочно искал выход из создавшегося положения, а в голове стучали слова майора: «Пострадают оружие и люди… помните об этом».
— Ложись!
— Не дури! Спрашивай пароль или вели приблизиться для опознания.
— Ложись! — повторил я. Что он говорит? Может, галлюцинация? Ведь настоящему старшему сержанту прекрасно известно, что я не знаю пароля. А минуту назад я был уверен, что это старший сержант.
— А, черт с тобой! — яростно буркнул он и растянулся во весь рост на песчаной аллейке.
О сладость мщения! Это за «сукиного сына», за внеочередной наряд! Я был удовлетворен, но сразу же во мне заговорил страх: а что будет завтра?
Из землянки выбрался заспанный капрал Пудло.
— Чего орешь? Что случилось?
Я показал на лежащего.
— Владек, забери оружие у этого молокососа, это я, Стефан.
Старший сержант сопел от злости, как будто ему не хватало воздуха. Он подошел к нам вплотную, так что я почувствовал его дыхание.
— Никому ни мур-мур о том, что случилось, — поучал он меня и капрала.
— Так точно, гражданин старший сержант!
— А завтра мы поговорим! — Эта угроза предназначалась только мне.
И «поговорил»!
Уже на следующий день он нашел повод (якобы плохо вычищенное оружие), чтобы показать всему взводу, какие разгильдяи имеются в его рядах. После этого короткого, хотя и форсированного, акта мести я продолжал оставаться воспитанником старшего сержанта. И он даже стал называть меня сынком. Таким образом, я так и остался сынком до конца войны.
В этот же день я получил первое солдатское жалованье: восемь рублей.
Начался июль. Мы приняли присягу. Слова присяги глубоко запали в душу. Во мне родилось что-то новое: ответственность за судьбы войны и народа. Бригада становилась все более боеспособной. Нас в Войске Польском было уже сто тысяч.
В таком большом коллективе попадались, конечно, разные люди. Большинству из нас случалось совершать отдельные действия, противоречащие уставу, но таких, кто запятнал свою солдатскую честь, было немного. Я, например, с помощью товарища, который работал в офицерской столовой, доставал иногда порцию риса и пополнял таким образом свои тощие продовольственные ресурсы, не забывая поделиться с капралом Пудло. Но я еще рос. Неопровержимым доказательством этого была моя шинель, которая поднялась уже выше колен — новая забота для старшины.
Пшебраже. Запустение и тишина, ни живой души. Здесь вели тяжелые бои польские отряды самообороны, героически отражая атаки националистических банд УПА. Именно в Пшебраже разместился наш наблюдательный пункт.