Осматриваю в бинокль местность. В поле зрения находилось довольно обширное пространство, ограниченное с трех сторон полосой леса. Единственное нетипичное строение говорило о близости аэродрома. Это был наблюдательный пункт с башенкой. Наши солдаты говорят, что несколько минут назад оттуда убежали немцы. Я прошу у командира разрешения подойти к домику, поскольку так или иначе батарея должна занять огневую позицию недалеко от него. Получаю разрешение. Идем с хорунжим Пизлой и несколькими добровольцами. Разведка заканчивается успешно. Внутри помещения после немцев сохранилось еще тепло, Хватаю телефонную трубку: есть связь.
— Вальдек, — обращаюсь к хорунжему, — ты знаешь немецкий, давай поговори.
И начался удивительный разговор. Нужно признать, правда, длился он недолго. Дальнейшие попытки хорунжего продолжить его не увенчались успехом, поскольку он опрометчиво на польском языке «оценил» перспективы своего собеседника, вложив в это всю свою душу.
После этой тирады Вальдек оборвал провод, и мы обусловленной серией ракет доложили командиру, что домик наш. Колонна двинулась вперед и вскоре скрылась в лесу, а наша батарея свернула к близлежащему холму. Немцы оставили на НП пишущую машинку. Она мне потом очень пригодилась для оформления наградных листов.
Пехота уже вступила в огневое соприкосновение с передним краем: противника под Боруско. Наша передовая проходит до кромке леса. В нескольких сотнях метров перед нами — аэродром. Готовимся к нанесению удара по фашистам. Помогаю командиру оборудовать наблюдательный пункт. Делаем это наспех в расчете на то, что легко возьмем деревню. Между тем после короткой артиллерийской подготовки, проведенной нашим дивизионом, началась чехарда. Батальоны 5-го полка двигаются в атаку. Сопротивление гитлеровцев необычайно сильное. Немецкие танки — «тигры» и «пантеры» — ведут огонь по нашим полковым батареям. Однако нам удается продвинуться на несколько десятков метров.
Обстреливаем железнодорожную станцию Боруско, бараки и авиационные ангары. Пехота вновь поднимается и захватывает бараки. Мы теряем телефонную связь с батареей. Вскоре замолкает радиостанция, а раненый радист теряет сознание от потери крови.
— «Висла», «Висла», я — «Пальма», я — «Пальма»… Как меня слышите? Как меня слышите? Прием. От ноль пять до ноль один… «Висла», «Висла»… — И замолк.
Получаю приказ возвращаться к батарее и тотчас же установить связь. Бегу через лес в направлении шоссе.
— Почему нет связи? — кричу издалека.
— Нас обстреляли с тыла! — отвечает хорунжий Пизло. — Я выслал на линию людей. Сейчас должны восстановить связь.
Забираюсь на вышку к хорунжему. Смотрю в направлении батареи: солдаты, стоя по колено в ледяном болоте, прильнули к орудиям. Осматриваю в бинокль кромку леса за шоссе.
Из леса галопом несутся наши отступающие обозы, пересекают шоссе и поворачивают на полевую дорогу, которая ведет в глубь нашей обороны. Обозы уже слишком далеко, чтобы их можно было задержать. Обозники к бою не готовы, а здесь через минуту каждая винтовка нам пригодится. Минометный огонь противника вновь поражает отступающую колонну. По шоссе удалось проскочить только «студебеккеру» с двумя полевыми кухнями. Он погнал в направлении Мирославца.
Снова огонь противника. На этот раз по нас. Надо принимать решение. Связи по-прежнему нет. Кромка леса загремела пулеметными очередями. Наша батарея, расположенная на склоне холма, видна как на ладони. Молниеносно оцениваем обстановку. Нас двое офицеров, и соответственно два варианта выхода из затруднительного положения: мой — принять бой собственными силами и любой ценой задержать врага (это были неприятельские отряды, пробивающиеся из Пилы), требуя одновременно подкрепления; вариант хорунжего — отвести орудия на холм, в молодой лесок, и оттуда открыть огонь, а остальными силами принять бой. В нашем распоряжении было около сорока солдат. В конце концов мы выбрали третий вариант, компромиссный: половину батареи отвести и начать огонь прямой наводкой, а остальным солдатам принимать бой стрелковым оружием и двумя ПТР.
Противник вновь ведет сильный огонь по нашей батарее. Имеются раненые. Делим между собой обязанности: хорунжий прикрывает отвод двух гаубиц. Задание превышает человеческие возможности. Водитель автомашины, капрал В., отказывается выехать из укрытия. Вытаскиваю пистолет. Москвич Мишка Родин бросает шапку о землю и с криком: «Раз мать родила, раз и помирать!» — вскакивает в кабину «студебеккера». Двигается. За ним другой, Демяновский. Пока не думаю о наказаниях за неподчинение, которое на фронте строго карается: нет времени.