— Он в танковом парке. Беги к нему! Пошли кого-нибудь к начальнику продовольственного склада. Пусть подготовит сухой паек. На несколько дней!
Покидая палатку, я слышал, как в парке уже гудели танковые подогреватели. Механики-водители остались у своих машин, остальные побежали в палатки за личным оружием и снаряжением. Не успел командир роты вернуться из штаба, как танки уже построились в колонну, стояли и ждали сигнала к выступлению. Офицеры захватили с собой карты с нанесенными на них районами сосредоточения.
Совещались недолго. В результате на дороге остались только танки командиров взводов и командира роты. Остальные вернулись в парк. Из их экипажей было образовано пехотное подразделение, во главе которого встал старшина роты. Мы получили одно задание, а пехота — другое. Каждый двинулся в свою сторону.
Я ехал в первой машине. Командир роты приказал мне довести колонну до назначенного района вблизи озера Глубокое. Я был еще слишком молодым, чтобы знать все дороги на полигоне и бездорожье. Впрочем, полигонная дорога понятие чисто условное, особенно зимой. Достаточно, чтобы по молодому лесу проехал на танке какой-нибудь безумец, и вот уже готова дорога, которой невозможно найти на карте. Включать фары было запрещено. Горели только зеленые и красные точки габаритных огней и приборы ночного видения.
У меня сложилось впечатление, что мы едем наугад. Но так только казалось. Механик-водитель отлично видел дорогу, умело объезжал опасные впадины и повороты, а также толстые деревья. Я высунулся по пояс из люка танка. Одной рукой я держал карту, другой защищал от веток лицо. За нами двигались остальные танки, не отставая от нас ни на шаг. В морозной тишине далеко разносился гул работающих двигателей. Я внимательно рассматривал окрестности и искал обозначенные на карте ориентиры. Это было не так просто. Несколько раз у меня возникало желание остановить танк и доложить командиру роты, что я не могу вести колонну. Потому что я не знал, где мы находимся. Однако мне было стыдно признаться в этом. Наверное, из-за экипажа. Он верил мне. Механик-водитель реагировал на каждую мою команду и без колебаний ехал туда, куда я ему велел. Командир орудия и заряжающий беззаботно спали, один удобно устроившись на полу, другой опираясь головой о привод стабилизатора. Они были уверены, что мы без каких-либо приключений доберемся до района сосредоточения.
Через два часа мы устроили короткий привал. В отдыхе нуждались все. Я, окоченев от холода, с трудом вылез из люка. Офицеры собрались у машины командира роты. Батя, высокий, уже немолодой капитан, взглянул на меня исподлобья и покрутил головой.
— Ну-ну! Ведете вы хорошо. Вероятно, когда-то здесь уже бывали?
— Да! Когда учился в офицерском училище, несколько раз прошел по этой трассе своими ногами.
— Вот и отлично! Тогда ведите до конца. Сегодня лучше не блуждать.
Я ожидал не этого. Мы проезжали глухие леса и снежные равнины, скованные льдом ручьи и стеклянные зеркала озер. Надвигалась ночь. В покосившихся хатках, которые мы миновали, горело все меньше света. В деревнях нас встречал уже только лай собак. Позже и они умолкли. Все живое пряталось от мороза. Мы продолжали ехать. В район сосредоточения добрались к полуночи. Укрыли танки под развесистой кроной вековой сосны и закрыли люки. Постепенно умолкли двигатели. Они наполняли благотворным теплом корпуса танков. Даже не верилось, что частичка тепла может принести человеку столько радости!
Я в течение двух часов обеспечивал радиосвязь взвода. Поэтому я не выключал рации и не снимал шлемофона. Антенна выхватывала из эфира какие-то далекие разговоры, сигналы и свистящие писки. Тепло постепенно расслабляло, и я уснул.
Я до сих пор поражаюсь солдатскому сну. В нем есть что-то специфическое. Будучи подхорунжим, я спал на ящиках с боеприпасами. А в это время мои товарищи стреляли из танков. Раздававшийся поблизости грохот выстрелов совершенно не мешал мне. Возле меня спали другие. Их тоже ничто не трогало. Однако достаточно кому-либо — пусть даже издалека и совсем тихо — объявить об окончании занятий, тревогу или сбор, назвать чью-то фамилию, как те, кого это касалось, тотчас же просыпались. Я спал, но как только в наушниках звучали мои позывные, я открывал глаза и подтверждал прием. Когда в четвертый раз я ответил: «Мелон», говорит «Ломница-2»! Слышу тебя хорошо!» — я уже не смог больше уснуть. Ругался механик-водитель, ему вторил заряжающий. В танке царила настоящая стужа. Коченели руки и ноги, стучали от холода зубы. Я приказал включить подогреватель масла. Он работал минут двадцать. Мне и командиру орудия было тепло, но заряжающий и механик-водитель продолжали стучать зубами. Я открыл люк. Наверху светились звезды. Броня, до которой я дотронулся голой рукой, щипала кожу. Расхаживавший между танками часовой сообщил, что на улице двадцать четыре градуса мороза. Не хватало только белых медведей. Я уже собирался было закрыть люк, как услышал вдалеке гул мотора. Я решил, что мы уже выступаем, и поэтому быстро включил рацию. Спустя минуту услышал в наушниках сонный голос: