Струя полнопевная крови, сокрытой в руке, что кладу я на руку,
Два сердца, столь близкие, пляшут влюблённо, и ухо внимает их звуку.
Лазурный шатёр над смарагдами бора оделся в обрывную млечность,
Как сладостно быть мне, родная, лесная, с тобою и миги, и Вечность.
Весенние сосны
Какие стройные стволы
Воздушно-вознесённых сосен.
В них чернь зелёной полумглы
Давно перегоревших вёсен.
Но все, но все концы ветвей
Хранят весенние побеги.
И свежий бархат их светлей
В первично-изумрудной неге.
А снизу – дышит изумруд
Росой обрызганного луга.
А дальше, в озере плывут
Два лебедя, любя друг друга.
И лебединое крыло,
Крыла касаяся воздушно,
Велит тебе взглянуть светло,
И полюбить меня послушно.
Сполна
Радостность ласки моей
Полною чашей испей.
Ласковость светлой любви
Сердцем сполна позови.
Каждый весенний цветок
В миг свой – лишь скрытый намёк.
В миг свой – он дышит полней,
Влагу приняв до корней.
Каждый весенний цветок
В миг свой – пахуч и глубок,
Взявши в себя полноту: –
Солнце, росу, и мечту.
В подводности
– Я нимфа подводная,
Я дева свободная,
Я белая, льдяная – со снегом и льдом,
Я нежно-румяная – в утре золотом.
Вся – по прихоти я,
Вся – в себе, вся – своя,
То горячая я, то холодная,
Но всегда – как вода.
Я свободная.
– Ведомо мне. Ты меня
Отлучила
От родимых верховьев и лазурного дня.
Потопляет свободная сила.
Без земного огня,
Я с тобою в низинах, в подводности,
В великой, в слепой, в роковой однородности
Дней и ночей,
Без означенья
Парного их, там высоко, теченья,
Без смены теней и лучей.
Ах, я ничей!
Ах, я свободный!
Отпусти меня к Солнцу и к рабству скорей.
Дымка («Не хочу я напевов, где правильность звуков скована…»)
Не хочу я напевов, где правильность звуков скована,
Хочу я напевностей тех, где своеволит душа сполна.
Я струна.
Сестра я полночных трав, шелестящими травами я зачарована.
Я как белая дымка плыла,
За осоку задела,
Зацепилась несмело
За осоку болотную белокурая мгла.
С камышом перебросилась взглядом,
Покачнулся камыш, – с тем, что зыбко, всегда он рядом:
«Я струна, –
Кто пришёл, и куда меня, этой ночью, звать?
Утонуть? Утопить? Меня полюбить? Иль меня сорвать!» –
Покачнулся камыш, я его обняла несмело,
И запела,
Будет нам теперь колдовать
Шелестящая топь, и ночь, и Луна,
Будет белая тайна нас обвивать,
И тихонько, тихонько, тихонько я буду скользить,
Чтобы выросла вплоть до того вон лунного леса тонкая нить,
Как струна.
Возвещённая
У высокого окна
Златоокая жена,
Золотая, золотая,
В осиянности очей,
Золотая, золотая,
В шелковистости лучей,
Устремлённых Небесами,
И сплетённых Небесами
С золотыми волосами,
Чтоб дышалось горячей.
У высокого окна
Будет век стоять она,
Молодая, молодая,
Чтоб внизу была весна,
Золотая, золотая,
Как воздушный очерк сна,
Сон, который, раз приснится,
В светлом взоре будет длиться,
И вовеки не затмится,
Как века горит Луна.
Медвянка
Луна золотая, как щит золотой,
Луна золотая, как риза из злата,
В пределах Востока горит над водой,
Превыше последних мерцаний Заката.
Медвяные росы растут.
Медвянка! Приди же! – Я тут.
Цветок золотой, как Луна золотая,
Цветок золотой, как кружок золотой,
Тебе принесла я, он дышит, блистая,
И сны, расцветая, плывут чередой.
– Медвянка! Медвянка! О, кто ты?
– Я та, кем восполнены соты.
Счёт
Счесть в лесу хотел я сосны:
Сбился в пьяном духе смол.
Счесть с тобой хотел я вёсны:
Поцелуям счёт не свёл.
Счесть хотел цветочки луга,
Кашки розовой полки.
Да взглянули друг на друга,
В войске спутались значки.
Всё лицо – в цветочной пыли,
Мир горит, во мгле сквозя.
И обнявшись мы решили:
Ничего считать нельзя.