– Тогда до встречи на следующей неделе… Ну скажем, во вторник, как сегодня, в 10 утра?
– Хорошо!.. До встречи…
На следующем сеансе Николай Александрович встречает художника стоя почти в той же позе, которую оставил несколько дней назад. Валентин Александрович тут же понимает, что государь ждал этой встречи, ждал очередного общения с ним.
Хотя решения по композиции портрета не найдено, художник тоже пришел на второй сеанс в хорошем настроении и с желанием работать. Совершенно неожиданно для самого себя он вдруг улыбается и говорит государю о произошедшем случае с ним накануне.
– Иду намедни домой. Вдруг вижу интересное русское лицо: мужик яркий такой, лет сорока, уверенный «бычий» взгляд, рыжие густые волосы, нос орлиный… Остановил его и говорю: «Пойдешь ко мне в натурщики?»
– Отчего, барин, не пойти, коли заплатишь хорошо, – отвечает.
– Обрадовался я: «Экий ты молодец!»
– Я… что… Вот у коня под животом настоящий молодец!
– Каков, шельма! Ваше величество… Все тут при нем: не прибавить, не отнять…
– Да,… русский мужик иногда скажет так,… что ни от одного мудреца не услышишь…
– Неужели, Государь, вам известен русский мужик?
– Я молюсь за него… Хотя лукав, но… многогранен и интересен… В нем есть что-то от Христа… Терпение прежде всего… Он ведь взял на себя тяготы холопства при Иване Грозном, невероятное напряжение строительства и продолжительных войн при Петре, только Екатерина Великая начала думать о нем, как о человеке… Он как-то по своему понимает жестокость…Видимо, через истинную справедливость… И при этом крепости ему не занимать… А главное – самодостаточен… Сколько в нем прозорливости… ясновидения…
– Такого о мужике, Ваше Величество, я никогда не слышал.
Николай Александровичу это по вкусу:
– Я полагаю, что именно из простого русского народа появится светоч новой философии, который глубоко осмыслит жизнь и отбросит все мелкое… Помните у Достоевского: «Россия сама спасется и весь мир спасет».
Художник молчит, не возражая.
– Валентин Александрович, скажите по правде, много ли вы писали мужиков?
– Каюсь, ваше величество, серьезно до него не добрался… После Сурикова, Перова и Репина… даже боязно.
– …Мужик под силу не каждому… Но… у вас все впереди… Я грешным делом увлекаюсь фотографией и в тайне от моей семьи люблю делать портреты простолюдинов…
После небольшой паузы Николай Александрович продолжает:
– Мы, русские, не видим всего того хорошего, что рядом. Все хотим быть похожими на Запад, а ведь культура западная – захватническая… Вот Византия, основанная на уважении к труду и самопожертвовании ради общественного развития… Так она же тем Западом и уничтожена…Не видим мы мелочности интересов этого самого Запада… Там только с виду все красиво и привлекательно, а внутри… А когда мы им уподобляемся… становимся рабами.
Через минуту Николай Александрович в раздумье добавляет:
– Примечательны размышления и наблюдения за иностранцами Ивана Александровича Гончарова в романе «Фрегат Паллада»… Сколько юмора и знания жизни…
– При всем согласии с этим романом о кругосветном путешествии, я, Ваше Величество, как-то легко и свободно себя чувствую в Париже… Риме. С интересом приглядываюсь к новым художественным формам, самобытным художникам…
– По-моему, ничто так быстро не устаревает, как новые формы… Радость туземца к клочку цветной материи тоже олицетворяет интерес к красоте.
Валентин Александрович искренне удивлен этой реакцией, для него художественная форма – часть профессии:
– Пустоту не скроешь никакой формой и стилем… А новые формы, Государь, в том смысле, что быстро меняющаяся жизнь приносит новые чувства. В этом своя свобода…обновление.
– Интересная мысль!.. Здесь я, пожалуй, не в праве вам возражать… А что касается свободы,… вопрос это не простой… Только тогда начинаешь понимать цену свободы, когда у тебя уйма власти…Это как запретное яблоко на Древе Жизни…
Художник вопросительно поднимает глаза.
– Как это ни странно звучит, но только узник понимает цену свободы и знает, за что страдает… Чувство же воображаемой несвободы каждый человек понимает по-своему: одним ненавистны оковы власти конкретных вышестоящих людей, другим консервативные устои, порядки или законы. Это, как в семье: главный кажется угнетателем, а убери его – все развалится. Он не только доминирует, но и помогает и защищает. Если его не понимают, то такой устой долго не продержится…Нам не дано проникнуть в душу каждого и человек далеко не ангел,… а посему у такого рода свободы есть оборотная сторона – она освобождает и порок.