— Что-то больно много нынче скупщиц волос ходит!
— И точно! — поддакнула ей другая.
— Несколько дней назад была одна, а сегодня еще вторая — откуда ни возьмись! Сижу давеча, толку в ступе ячмень, а она ко мне пристала как банный лист, продай волосы да продай… И за пест-то мой хватается, якобы подсобить хочет.
— А может, обрежем накоротко, а то надоело возиться с этим мытьем… — подзадорила одна.
— А что, и вправду, взять — и обстричься! — поддакнула ей другая.
Однако Ёнсун знала, что они так говорили в шутку.
— А вот если мы все разом укоротим волосы, так и не засмеют авось? — закинула она удочки.
— Если мы все обстрижемся, ой, что будет-то!.. У меня сразу перед глазами рассерженное лицо деда встает…
Одна из девушек проговорила сердитым голосом, передразнивая старика:
— И какой леший в этих пигалиц вселился, с ума они сбрендили, что ли?
Девчонки опять расхохотались. На этом разговор о скупщице волос прекратился и перешел на подругу, что недавно вышла замуж. Ёнсун подумала об Ингу, который сейчас ехал в поезде. А еще подумала про воду, которая уже, наверно, закипела в котле. Надо поспешить домой да поскорее помыться. Ёнсун тихонько выскользнула из кружка подружек. Мать все еще беседовала с торговкой волос. Ёнсун пробралась в кухню и, заперев изнутри дверь, сбросила одежду. Она старалась мыться как можно тише, когда послышался еле слышный стук в заднюю дверь кухни.
— Это я… — проговорила приглушенным голосом торговка.
Ёнсун подошла к двери и сказала:
— Никто не хочет продавать.
По ту сторону двери послышалось цоканье языком.
— Ну и глупые же девицы!
— Волос-то никому не жалко, да побаиваются продавать.
— И чего боятся-то?
— А кто его знает…
С той стороны все притихло. А потом вкрадчивым голосом старуха ласково спросила:
— Ну а ты-то завтра ведь точно продашь?
У Ёнсун не поворачивался язык ответить.
— Чего молчишь-то?
— Я смогу сказать только после того, как встречусь с любимым.
— Я и его убедить смогу… Как тебе обещала, матери твоей ничего не говорила, однако, похоже, вам деньги-то еще как нужны…
— Я сделаю все, что смогу…
— Ну и лады. Я что-то уж больно устала, спать пойду, а ты давай чистоту наводи. Мужчины, они особо любят, когда ляжки намытые…
С этими словами скупщица волос, стараясь не шуметь, ушла.
Ёнсун вдруг испугалась прихода завтрашнего дня. Почему-то она была уверена, что не расстанется со своими волосами. Поэтому она решила думать только про Ингу. И думала только про него все время, пока мылась. Покончив с мытьем, она вышла во двор и увидела, что огонь, разведенный для отпугивания комаров, медленно угасал, разбрасывая красные искорки; мать, прикрыв ноги тонким конопляным одеяльцем, уснула прямо на мару, а торговка, натянув простынь до головы и лежа напротив матери, звучно храпела. Ёнсун прошла в спальню, переодела нижнее белье и легла в постель. На нее вдруг навалилась вся усталость этого длинного дня. Она сразу же уснула крепким сном.
Проснулась она с ощущением какой-то потери. Трудно сказать, то ли это ощущение, что чего-то не хватает, разбудило ее, или же, наоборот, эта опустошенность навалилась на нее уже после пробуждения… Снаружи еще было темно. Внезапно Ёнсун подбросило на постели…
— Ма-а-а-а-ма!!! — закричала она, словно это был ее предсмертный крик…
Мать босиком добежала до конца деревни, но угадать, в какую сторону в этой кромешной темноте могла податься торговка волосом, было невозможно. Ёнсун, словно зачуханный мальчонка, стояла потерянно посреди комнаты, схватившись обеими руками за голову, второпях обкорнанную ножницами как попало.
ОПЕРАЦИЯ
Занимался рассвет. На востоке показалась длинная серебристо-серая полоска, хотя повсюду еще царил сумрак, так что нельзя было распознать человеческого лица. Пондоги, съежившись, стояла у Тансан-наму[12]. Прошло довольно много времени, и вот на дороге, ведущей в деревню, раздались едва слышные крадущиеся шаги. Пондоги поспешно спряталась за толстый ствол дерева, стараясь разглядеть, Гымнэ это или нет. Она следила за тем, как этот кто-то подходил все ближе и ближе. Когда почти с уверенностью можно было сказать, что это Гымнэ, Пондоги позвала негромко: