Я задавался вопросом, неужели эти существа женского пола настолько безмозглы, чтобы так легко поддаться очевидному обману неуспевающих учеников! Неужто добиться встречи с девушкой можно с такой невероятной легкостью! Переполненный чувством собственного достоинства благодаря своим успехам в учебе и к тому же испытавший разочарование по поводу «соединенных» мной парочек, я был уверен, что та умная, достойная моей любви девушка не может находиться среди этих провинциальных глупышек, а ждет меня где-то там, далеко-далеко, например в Сеуле…
Как бы там ни было, раз уж я съел гору булочек, из-за чувства ответственности я не мог не выслушать его просьбу, хотя тот факт, что он записывает у хозяйки магазина всю проеденную нами сумму в долг, изрядно меня покоробил.
— Для кого письмо?
— Хан Миок из старших классов женской школы, она на поезде приезжает в школу. Если все получится, я тебе ее покажу как-нибудь.
Среди немногочисленных учеников провинциальной школы вполне естественно быть в курсе хотя бы по слухам, кто есть кто: такой-то из такой-то школы — отличник, такая-то из женской школы — писаная красавица, и так далее… О красоте Хан Миок я тоже был наслышан.
— Это из-за нее-то Чханги и Сонсик за ножи хватались? Неужто так хороша?
— Куда там этим недотепам! По правде сказать, ее отец — мелкооптовый торговец, берущий в нашей лавке товар, и она иногда приходит вместе с отцом.
То, что мой невинный вопрос заставил его насторожиться и резко отреагировать, явно давая мне понять, что роман с Миок — событие, предначертанное ему самой судьбой, вызвало у меня отвращение. Меня буквально тошнит от того, как этот Чонджин и ему подобные типы, сидящие на уроке с пустыми, словно у протухших карасей, глазами, при виде смазливой девчонки тут же делают стойку и начинают посверкивать своими зенками. Для такого типа не было необходимости чрезмерно утруждать себя, перерывая романы Ли Гвансу.
«Невозможно словами выразить те ощущения, что переполняют мое сердце! Поэтому мне остается лишь процитировать несколько строчек из стихов, которые хоть частично могут передать все, что я чувствую. Надеюсь, это поможет Вам понять, что происходит в моей душе!»
К этому витиеватому вступлению я без всякого зазрения совести приплюсовал кучу таких известных стихотворений, как «Сколько бы ни звал ее по имени, но нет ответа» Соволя, «Где-то в глубине моего сердца» Ёнрана[32], «О! Мадонна! Приди ко мне!» Санхва[33] и тому подобное.
Хоть и двоечник, Чонджин все же смекнул, что я схалявничал, и, надувшись, с обидой проговорил:
— И что, это выгорит? Надо бы как-то поподробнее мои чувства передать…
— А я откуда знаю, что ты там чувствуешь? Тогда бы и писал сам!
— Если бы мог, так и не просил бы тебя!
— Если не можешь, то хотя бы на словах посвятил бы меня, что ты чувствуешь по отношению к этой Миок… Тогда бы я написал… И вообще, как бы хорошо ни было написано любовное письмо, ему далеко до этих выражений из стихов, так что не переживай, можешь спокойно отправлять. Только между нами, раньше меня старшаки тоже просили, и все подобные послания всегда били без промаха…
— Да ну? У всех получилось?
— Говорю же, девчонки еще те дуры!
— Ну ладно! Отправлю как есть, только уговор — обещай никому не говорить, что это твоих рук дело…
— Даже если будут заставлять признаться, не скажу… чтобы не позориться…
После этого случая у меня на слуху часто было имя Хан Миок, хотя я и не был особо заинтересован в предмете разговора. Я узнал, что она пользовалась огромной популярностью не только у пацанов из нашей школы, но у других ребят из центральных школ. И каждый раз, когда я слышал имя этой девушки, мне становилось любопытно, чем закончилась попытка Чонджина с тем написанным мною письмом. И даже не из-за того послания, а просто постепенно во мне все больше и больше просыпалось желание увидеть эту девушку своими глазами.
Чёрт побери! Какой же она должна быть красавицей, чтобы вызвать всю эту шумиху! Стоило закрасться мысли о том, что при первой возможности я хотел бы встретиться с ней, как я почувствовал какую-то непонятную досаду. Это было сожаление о том, что именно я ей написал послание от имени Чонджина и тем самым связал себя чувством долга, не смея проявлять к ней личный интерес и играя роль всего лишь сценического ассистента этого разгильдяя, ограничив донельзя свои возможности. Вот это и расстраивало больше всего: я единственный не могу воспользоваться правом, которым обладали все другие. Из-за этого я хотел с ней встретиться еще больше, в глубине души надеясь разочароваться.