От тракта к городу тянулась вымощенная плитами дорога, вдоль которой были высажены березы. Она упиралась в широкие створки ворот. Три невысокие бревенчатые стены придавали городу форму треугольника, что довольно редко встречалось на западе, а на севере уже стало чем-то вроде традиции. По углам возвышались высокие столбцы, украшенные громадными деревянными головами медведей и обвязанные многочисленными атласными лентами, трепетавшими на ветру. Небо над Эрьярградом заволокло дымом печных труб и главной достопримечательности города — до приезда царя она таковой являлась, по крайней мере, — пекарни семейства Орталь.
Детинец располагался у восточного угла стены, на самой высокой точке холма. Большинство окон выходило на реку и ярок, что раскинулся на другом берегу. Строение окружали купы деревьев.
Город бурлил жизнью. Зима смилостивилась и подарила лишнюю неделю без метелей и яростного ветра.
— Славное местечко, — усмехнулся Тарий. — Помню, гуляли на свадьбе у Харбора Красного, так ему на корабле к фьорду каравай здешний привезли. Просто чудо! Неделю в полотне провел, а на вкус — словно только из печи вынули.
— И я помню, — Деррик потирал скулу, на которой красовался огромный синяк, полученный в последней стычке. — Я после празднества три дня болел… Как думаешь, почему царь здесь квартирует? Скоро метели, а он, насколько понимаю, покидать Эрьярград не собирается.
Меня раздражала манера Призрака задавать все важные вопросы закадычному дружку. Нас для него вообще не существовало. И, что бесило больше всего, в некоторых вещах мнение других его нисколько не трогало. Как решил — так и будет.
— В любом случае, — ответил, немного подумав, Лавитри, — это нам только на руку. Не придется тащиться в столицу. Да и претендентов на путешествие к Одинокому Стражу тут всяко поменьше будет.
Мы остановились в просторном съемном особняке. Платить за него выпало на долю ордена, так как Тарий хотел немного поберечь «живые» деньги и наскоро состряпал расписку в гильдии Накопителей.
Перекусив и разобрав пожитки, приятели отправились в резиденцию монарха. На севере наш орден был в почете, чего не скажешь о магическом, и пользовался у царя определенной любовью и уважением. Оказывается, его отец провел в университете два года, перед тем как надел корону, и даже умудрился собрать четыре серебряных кольца, проиграв всего два. На том дуэли решено было оставить, так как пришло время перенять бразды правления.
Пока Нисси и Лоббер приводили жилую комнату в порядок и возились с очагом, мы с Мелгером устроились покурить на заднем дворе. Кругом громоздились снежные сугробы, так что предстояло еще изрядно помахать лопатами.
— Думаешь, сумеют уговорить царя и советников? — спросил мой друг.
— Уже не знаю, чего от них можно ожидать, — табак на севере оказался гораздо хуже западного, но выбирать не приходилось. — В Деррике загадок столько, что не перечесть. Не удивлюсь, если Деметрей его давнишний приятель.
— Тайдеона, конечно, себя превзошла, — Мелгер нервно хихикнул. — Вот куда, спрашивается, она отправилась? Ради чего?
— Говорит, что хочет понять тайну роз, — я пожал плечами, потому что до сих пор слабо понимал ее мотивы.
Какое-то время мы просто молчали, наполняя воздух горечью табачного дыма, и глядели на заснеженные крыши разноцветных домов. Где-то на другом конце города чадила пекарня, в конюшне неподалеку протяжно скрипела пила. И тут Мелгер выдал такое, отчего мне сделалось не по себе:
— А что если… — он поглядел на трубку, продолжил: — А что если на уме у нее нечто другое?
— К примеру?
— Мы же не знаем, на самом ли деле Тай не сумела перевести письмена. Нам-то она говорит одно, но кто ж поручится, правда ли это?
— К ты клонишь? Говорю — колдунья звала меня с собой! Сомневаюсь, что она вычитала нечто, способное навредить всем, и ни слова не сказала. Хотя… — я притронулся к письму, вшитому в подкладку куртки, — нет! Никогда не поверю, что Тайдеона замыслила нечто недоброе. Она капризная, избалованная, даже злая по-своему! Но не враг — это уж точно.
— Может, ты и прав, — Мелгер немного пододвинул к себе шкатулку, с которой почти не расставался. — Я стал слишком подозрительным. Проклятье, да я сам себя не узнаю! Эта вещь гнетет… Не уверен, что внутри лежит нечто полезное или ценное, скорее — злое.