— Извини, капитан. Спросонья перепутал… Ты сегодня Гродверда не видел? Не могу найти.
— Он пошел к тракту, — коротко пояснил воин. — Караульные говорят, что отправился туда еще затемно. Взял с собой факел и меч. Если найдешь дружка — поторопи. Я велел моим людям седлать коней.
Утро было теплым, солнце впервые за три дня выглянуло из-за мраморных туч. Светило ослепительно, блики играли на чистейшем нехоженом снегу.
Прикрываясь рукой от яркого света, я быстро взбежал по пригорку на тракт. Приземистая фигура Рубаки, окутанная паром, возвышалась над широким бочагом. Стоял воин на поросшей жухлой травой кочке, что-то внимательно разглядывая в незамерзающей воде.
— Гродверд! Капитан велел поторапливаться, хватит грязь месить.
Тот медленно обернулся, махнул рукой, словно подзывая. Возвращаться он точно не собирался.
Ругнувшись, я спустился на мягкий, пропитанный тухлой водой грунт. Под подошвами сапог противно чавкнуло, из земли выступила, пенясь, зеленая жижа. Приходилось ступать по едва различимым следам, что не провалиться в трясину. Но, несмотря на предосторожности, изредка оступался, и тогда теплая вода переливалась через голенище сапога, а я громко и забористо ругался.
Пускай с некоторыми трудностями, мне удалось пробраться через нескончаемую череду неглубоких ям и луж с жидкой грязью.
— Если зря сюда полз, — мой голос сочился недовольством, — ночью тебе в постель ушат болотной воды выверну.
— Смелое заявление, — спокойно проговорил Рубака. — Где твоя благодарность? Хотя, от вас, оборванцев, и не такого дождешься… Гляди-ка, что видишь?
Я склонился над удивительно чистой водной гладью. На дне были видны очертания какой-то фигуры.
— Что это? Тело?
— Нет, — Гродверд покачал головой. — Мраморная статуя. Или гипсовая. Древняя.
— Откуда ты знаешь?
Вместо ответа он протянул мне какой-то маленький, продолговатый предмет. Это был искусно высеченный человеческий палец. Гладкий, теплый, внутри него словно тлел крохотный уголек.
Почему-то у меня заслезились глаза. От переносицы ко лбу поднялась боль.
— Смотри сюда, — он указал на кромку леса, граничащего с топью. — Там тропа. Чуть в стороне грунт, будто плугом перепахан. Не так уж лес и необитаем. Да и статую эту, сдается мне, притащили сюда недавно. Следы на грязи свежие.
— Глупость какая-то. Кому это нужно? И как они прошли через топь… Да и вообще, тебе-то это зачем? Мозги лишний раз размять?
— Я любопытный, — ухмыльнулся он, — а статуя не простая. Чую. Вот с какой целью, и кто ее притащил — большой вопрос. Не стоит отмахиваться от того, что на первый взгляд кажется несущественным. Попрошу капитана отправить сюда отряд следопытов.
— Так он тебя и послушает…
— Послушает. Есть у нашего ордена кое-какие привилегии. Не зря же мы эти кольца и мечи носим? Ладно, идем в лагерь. Может, успеем поесть.
Капитан со всей серьезностью отнесся к совету Гродверда, чем немало меня удивил. Отправил в лес десяток всадников, с которыми поехал и ведун.
Полевую кухню уже разобрали, так что довольствоваться нам пришлось солониной и сухарями.
Я оказался никудышным всадником.
Лошадь меня не слушалась, постоянно сворачивала с дороги, выбивалась из колонны. Ветер сек лицо, крепко держать поводья мешали неудобные перчатки, но снять их — сразу отморозить пальцы. К вечеру, после всех мучений и нескольких часов позора, я ощутил ноющую боль в спине и бедрах. Задница превратилась в сплошную мозоль.
На привал остановились как раз тогда, когда меня уже одолевала мысль слезть с седла, пристукнуть топориком норовистую кобылу, и никогда, ни при каких обстоятельствах даже на шажок не приближаться к проклятому седлу.
Хромая и постанывая, я рухнул на скатку с одним-единственным желанием — поскорее умереть…
Во время ужина отрядный писарь обмолвился, что к Сестрам мы доберемся вечером следующего дня. Эта новость меня порадовала, а уверенности добавляло по-весеннему чистое небо и подтаявший на тракте снег.
Шатры разбивать не стали, ограничившись костром и грудой камней, выложенных рядом у кострища. Когда булыжники нагревались, от них шло приятное тепло, и сохранялось оно довольно долго.
Ужинали снова солониной, жесткой, тягучей, как подметка, и сухими рисовыми лепешками. Интендант от щедрот своих выделил всем по кружке браги. Сытый и изрядно захмелевший, я улегся спать едва ли не в самом костре, прижавшись ноющей спиной к теплым камням.
Сон пришел быстро.
Сестры. Так здесь называли десяток сторожевых башен, что растянулись вдоль границы Мискарелля с Эйфариносом. В каждой башне имелся небольшой, но крепкий и хорошо вооруженный гарнизон. Несколько метательных орудий и конный отряд. Именно с этих башен отслеживались сигнальные костры в близлежащих поселениях по обе стороны границы, и именно из них отправляли гонцов в главную твердыню в смежных землях — форт Дубовый Щит.