Девушки еще крепче сдружились за время странствий; среди прислуги и охраны даже пополз дохленький слушок, что наследник нашел себе молоденькую пассию. Не просто очередную смазливую мордашку, способную лишь расточать улыбки и таскать на себе груды злата и ворохи шелков, но способную превратить средних размеров замок в пыль. И это, безусловно, лишь играло на руку Эринвальду, но…
Как царь собирался выкручиваться из своей лжи, когда маски будут сброшены — не могу даже предположить, да и не мое это дело. Важно другое: мы на острове посреди терзаемого штормами моря, а преследователи Мелгера остались на континенте.
Деррик и Тарий покинули нас еще в Эрьярграде. Им не хотелось торчать три месяца на маяке, да и грандмастеру предстояло отчитаться перед Верховным Советом. Дорогой они хотели найти Тайдеону, чтобы потом продолжить поиски Роз вместе. «Если в этом есть хоть капля смысла, — говорил за последним нашим совместным обедом Лавитри, — мы разыщем их. Бремя шкатулки с наших плеч спало, так что теперь можно уделить толику времени другим загадкам…»
Мой наставник — Призрак — научил меня за все время странствий лишь тому, что даже в мертвецки пьяном состоянии можно переломать кости чертовой прорве народу. В общем, учителем он оказался таким же поганым, каким был человеком. Я не скучал по нему ни дня. Тарий — другое дело. Он ухитрялся сочетать в себе качества строгого отца-наставника, способного запросто дать в зубы нерадивому ученику, и эдакого старшего приятеля, с которым всегда можно обменяться шуткой или пропустить стаканчик-другой вина.
Наши дороги разошлись.
Рабочие и челядь перетаскивали из корабельных трюмов провиант, выкатывали бочки с водой и крепленым вином, выносили огромные вяленые окорока и вязанки дров. Много, очень много дров! Торчать нам на этой пяди земли посреди северного моря довольно долго.
Внутри маяк чем-то отдаленно напоминал замок нашего ордена на университетском острове. Голые стены, пол из утоптанной гальки, холод, которой ощущался даже сквозь толстую подошву сапог. Медные канделябры обросли пылью и паутиной, в углах под потолком зияли темно-зеленые пятна какого-то склизкого мха. Но в целом, стоит признать, помещения для жизни выглядели вполне пригодными. Старинная мебель, много темной меди и латуни. В спальнях стены обтягивали гобелены. На них красовались лесные пейзажи и залитые солнцем луга; мне даже попалось на глаза полотно с обнаженными женщинами, стирающими белье в широком ручье, на усыпанном золотым песком берегу. Надо признать, мастер довольно точно передал очертания и формы тел. Так что оторваться от созерцания было делом непростым.
— Пожалуй, к концу нашего пребывания здесь этой красотой можно будет пытать, — оценил работу писарь.
Я подумал, что свободному мужчине приударить на маяке не за кем, и мысленно согласился с ним.
Дрогмор казался мне неплохим человеком. В меру веселый, словоохотливый, велеречивый и, что я особо ценил в людях, умный и знающий. Способный объяснить любую непонятную вещь… правда, познания его ограничивались лишь жизнью на севере, а вот про остальной мир он знал крайне мало.
Комнат на маяке не хватало. Три внизу и одна, для царской особы, на самой верхотуре. Ну и еще обширный погреб, из которого веяло вековым холодом, так что пришлось даже завесить вход старым одеялом.
К покоям наследника хеленнвейской короны вела широкая винтовая лестница из дуба и бронзы. Ступени поскрипывали под тяжестью поднимающихся, но все равно казались крепкими и надежными. Как, впрочем, и весь Одинокий Страж. На верхней площадке, защищенной высоким каменным парапетом и покатой крышей, возвышалось медное ложе для кострища. За века оно заметно потемнело и оплавилось, кое-где все еще оставались горсточки хрупкого пепла и промерзшие головешки.
— Впечатляет? — хмыкнул Мелгер. — Меня, если честно, не очень.
Ветер трепал его волосы, щелкал плащом. Лицо моего друга казалось осунувшимся и бледным, на лбу пролегли глубокие морщины, а под глазами появились синие круги. Он казался постаревшим, как бы смешно это ни звучало, и до невозможности усталым. Даже теперь, оказавшись посреди моря, он не чувствовал себя защищенным. Причем боялся не за свою жизнь. Сохранность шкатулки его волновала сильнее.
— Маяк и не должен впечатлять, — резонно заметил Дрогмор. — Он прост как древко копья, на конце которого вместо железа — пламя. Когда знаменитый огонь севера озарит небо, вы заговорите по-другому.
— А правду говорят, что его видно даже с континента? — спросила Нисси.
— Его видно даже в западных портах! — расхохотался писарь. — В наше время, после Бури и многих лет забот и бесконечных трудов, последовавших за ней, этому перестали придавать значение. А зря!
Я повернулся лицом к северу. Где-то вдали, сквозь уплотняющиеся сумерки, проступали едва заметные очертания скалистого берега. Мне стало страшно и холодно, словно оказался на дне глубочайшего колодца, из которого не могу выбраться.
— Да, да… — выдохнул писарь, когда все мы, как заговоренные, уставились на далекий берег. — Это Фростдрим. Край мира, земля смерти и родина колдунов. Кто знает, что сейчас творится в этих, скованных кандалами холода и снегопадов, краях?
— Отец говорит, — негромко начала Клифорт, — что наш народ окончательно вымер. А еще, что лучше бы люди уничтожили их, когда появилась такая возможность.
— Наши предки были гораздо мудрее нас, нынешних, — наставительно проговорил Дрогмор. — На их глазах гибли тысячи! Дети, старики, родственники и друзья. Всех перемалывала Буря. Но даже в миг ярости, когда Каолит мог растоптать колдунов, навсегда вычеркнув из летописей жизни, люди сумели проявить величайшую милость. Думаю, для многих это должно послужить хорошим примером.
Когда мы закончили изучать нутро маяка, царская особа изъявила желание откушать. Немного капризно и даже с напускной чванливостью, — девушка старалась скопировать повадки брата, известного своим скверным характером. Поскольку рабочие и челядь были заняты ремонтом причала, за столом прислуживали Брог и Бэкмор. Выглядело все это забавно, поскольку оба воина выглядели довольно грозно… но только не с подносами в руках.
После ужина все разбрелись по комнатам, чтобы приготовиться к ритуалу. Я воспользовался моментом и перечитал последнее письмо от Сандоры. В каждом слове, в каждой букве чувствовалось ласковое тепло. И так приятно от него становилось, что даже заунывный вой ломящегося в закрытые ставни ветра казался прелестной музыкой.
Из сладких размышлений меня выдернул настойчивый стук в дверь. Молоденькая служанка передала мне приглашение от «царевича». Я напялил камзол, начистил до блеска сапоги и, привесив к поясу ножны с кордом, отправился на верхнюю площадку.
Гринваль уже стояла возле надраенного до блеска медного ложа, нервно переминаясь с ноги на ногу. На ней красовался мужской дублет, расшитый серебряными нитями, и старинная меховая шапка, украшенная драгоценными камнями и золотом. На плечах лежал белоснежный плащ. Рядом с девушкой топтались копейщики, а чуть поодаль возле парапета застыла Нисси.
Я направился к колдунье.
— Она переживает, — сказала Клифорт. — Если не удастся зажечь огонь, в Хеленнвейсе начнутся волнения. Все-таки мне кажется, что лучше не обманывать народ.
— Я предпочитаю думать, что все пройдет хорошо. Наверняка царь просчитал все, что необходимо для этого сделать.
— У нее есть флакон с кровью Эринвальда. Мне пришлось немного над нею поколдовать, чтобы не свернулась, — улыбнулась Нисси. — Я так понимаю, что все дело не в самом огне, а вот в этом ложе. Не знаю, что оно такое… но сильно похоже на артефакт. Может, посмотришь? Очень уж интересно.
Мне пришлось напрячь все свое ведовское умение, чтобы разглядеть тонкие нити, мерцающие под слоем меди. В этой штуковине силы было под завязку. Даже не знаю, с чем можно такое сравнить!