Мы выслали заставу в 50 человек. Мартыновский и я легли и заснули крепким молодым сном в купе нашего спального вагона. Уже светало, когда меня разбудил голос Мартыновского:
– Лева, вставай скорей! Веревкой пахнет.
Быстро одевшись, мы вышли в коридор. Поезд был окружен донцами, требовавшими, чтобы всех нас, офицеров-неказаков, повесили на телеграфных столбах. Два выстрела, один за другим, в нашем вагоне. Двое офицеров застрелились. Раздался голос полковника Толстова, нашего командира:
– То, что сделали эти молодые люди, – преступление. Они не достойны звания русского офицера. Офицер должен бороться до конца.
Затем последовал приказ строиться в коридоре; рассчитаться; от середины направо и налево выходить из обеих дверей вагона.
Штыки наперевес выскакивают первые наши офицеры. Из задних рядов казаков послышались крики: «Бей их!» – между тем как стоявшие впереди донцы нам улыбались и любезно уступали дорогу. Мы выстроились перед вагоном и после команды: «Ряды вздвой! Направо, правое плечо вперед!» – совершенно спокойно прошли через расступающуюся перед нами многотысячную толпу.
Уже когда мы были в поле, глухо раздались казачьи выстрелы. Наша колонна тогда развернулась, и мы ответили одним залпом по толпе: видели, как наш противник в панике прятался под железнодорожными вагонами.
Пошли дальше походным порядком, и по дороге присоединилась к нам наша застава.
На следующее утро – это было 31 декабря – мы подошли к знаменитой реке Калке. Неужели нас ждет участь предков, «легших костьми» здесь, на этой маленькой речке, теперь замерзшей и покрытой густым туманом?
С противоположного берега раздались частые выстрелы. Мы рассыпались в цепь и дали один залп. Все успокоилось. Перешли через Калку. Перед нами были опустелые одиночные окопы. Ни одного человека…
Пошли дальше. Вечерело. Начали искать ночлега, хотя бы скромного. Однако, по-видимому, не судьба нам была заснуть в эту ночь. В поисках жилья мы попали не в убогую хату, а в богатое, огромное имение. Гостеприимный помещик пригласил нас встретить наступающий Новый год в большой зале усадьбы. Когда часы пробили 12, мы, все офицеры нашего эшелона, сидели за уставленным едой и бутылками с французским шампанским столом, покрытым белоснежной скатертью.
Наутро в наше распоряжение были предоставлены сани, и хватило их на нас всех – 154 офицеров!
Так мы доехали до железнодорожной станции, которая оказалась занятой отрядом партизан Чернышева. Определенно 1918 год начинался хорошо! Партизаны встретили нас радушно и согласились вызвать для нас эшелон из Таганрога. В это время стали подходить эшелоны тех самых донцов, которые собирались нас повесить. На этот раз, по понятным причинам, они этого желания нам не высказали, а, наоборот, были невероятно любезны. Несмотря на все их подобострастие, мы все же им «вежливо» напомнили об их поведении на станции Волноваха… но эти напоминания мы милостиво прекратили, как только наш эшелон был подан.
На нем мы уже вполне благополучно добрались до Новочеркасска; сразу же явились на Барочную, 2[107], где и были зачислены в ряды Белой армии.
26 ноября, в День святого Георгия – праздник Георгиевских кавалеров, командир полка назначил на вокзальной площади митинг, а потом парад полку, с раздачей наград за летние бои. Солдаты к этому дню особенно готовились. На каждый штык привязали красную тряпку. Готовились речи в чисто большевистском духе и соответствующие лозунги на транспарантах. По соседству с моей ротой квартировали пулеметчики. Офицеры их накануне были у меня и, обсудив положение, решили под всякими предлогами на митинг не идти. Я позвал утром младшего офицера прапорщика Яна Таистко, только что произведенного из подпрапорщиков, и приказал ему вести роту на митинг, а я, дескать, не пойду. Пулеметчики не сдержали слова и на митинг пошли.
В 16 часов полк с музыкой и красными лоскутьями на винтовках вернулся на квартиры. Я наблюдал из окна, выходившего на главную улицу, по которой он возвращался. Не прошло и двух часов, как ко мне явился солдат из команды связи и передал постановление полкового комитета о том, что я отрешаюсь от командования ротой и перехожу на положение младшего офицера в ней, а ротой будет командовать мой бывший фельдфебель Таистко. Я к этому отнесся равнодушно и вечером пошел к командиру 3-й роты поручику Погибко. Вернувшись поздно домой, я нашел в комнате спящим на диване подполковника Плохинского Назара Борисовича[110], переведенного к нам летом из Рыльского полка помощником командира нашего. Это был доблестный офицер, Георгиевский кавалер, имевший также английский орден, золотое оружие и «Владимира». Оказывается его постигла моя судьба: он отрешен от своей должности и назначен младшим офицером в 1-ю роту. За то, что тоже не пошел на митинг. Так двое Георгиевских кавалеров были поставлены в подчинение вчерашнему подпрапорщику.
107
Здесь и далее приходится сталкиваться с тем, что авторы воспоминаний часто называют разные номера дома на Барочной улице в Новочеркасске, куда первым делом обращались прибывающие добровольцы. Чаще всего путают номер дома с номером лазарета, который в этом доме располагался. Пункт приема добровольцев находился в лазарете № 2 в доме номер 39 по Барочной улице (называются также номера 36, 56, 54 по той же улице).
108
Марченко Дионисий Андреевич. Окончил учительскую семинарию. Штабс-капитан, командир батальона 124-го пехотного полка. Георгиевский кавалер. В Добровольческой армии в январе 1918 г. в 1-м офицерском батальоне. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода, рядовой в 1-й роте Офицерского полка. Тяжело ранен. С 14 марта 1919 г. капитан, комендант штаба 1-го армейского корпуса, с осени (сентябрь) 1919 г. командир 2-го батальона 1-го Марковского полка, затем помощник командира полка, декабрь 1919 г. – 29 сентября 1920 г. и с октября 1920 г. командир того же полка. Полковник (26 марта 1920 г.). В эмиграции в Югославии, с декабря 1937 г. командир Марковского полка. Умер 24 сентября 1968 г. в Югославии.
110
Плохинский Назар Борисович. Из крестьян. Подполковник. В Добровольческой армии с декабря 1917 г.; командир 1-й офицерской роты. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода в 1-м Офицерском (Марковском) полку; командир роты, затем командир 1-го батальона. Ранен 16 июля 1918 г. у ст. Кореновской. Умер от ран 19 июля 1918 г.